— Генцианвиолет, — заметил Моррис, обращаясь ко мне. — Моя жена всегда держит бутылочку в своей аптечке. Очень хорошо заживляет ранки на коже.
С трудом взяв себя в руки, я сел на предложенный мне стул. Роуч занял шаткое кресло. Моррис остался стоять у двери.
Поттер вкратце объяснил цель нашего прихода и показал миссис Доусон предписание. Она даже не попыталась его прочесть; я решил, что она, скорее всего, неграмотна.
— Значит, хотите кого-то из них забрать? — осведомилась она, сразу приступая к сути дела. — Выходит, мистер Поттер, мне вычет сделают, так, что ли?
— Несомненно, мадам, вскоре место этого ребенка займет другой, — заверил ее Поттер.
— Кого вы хотите забрать? — равнодушно спросила кормилица, обводя рукой комнату со своими питомцами.
Дотти протянула мне щербатую эмалированную кружку с черным чаем.
— Хотите подбавить туда капельку рома? — вежливо предложила миссис Доусон.
— Спасибо, не стоит, — ответил я.
— Ну да, вы ведь на службе, — кивнула она. — Может, джентльмен хочет? Или вы, мистер Поттер? Обычно-то вы не отказываетесь.
Поттер, которого ее замечание совсем не обрадовало, раздраженно сказал:
— Только когда у меня болит грудь из-за тумана.
— Номер двадцать седьмой! — громко сказал я. — Девочка по фамилии Флинн.
Миссис Доусон снова потрогала свой пучок и рассеянно оглядела малышей.
— Вспомнить надо… Которая тут двадцать седьмая?
— Вон она, мамаша, — сказала Дотти, указывая на один ящик из-под апельсинов.
Она проворно подбежала к колыбели. Мы следили за ней, почти не дыша. Дотти вытащила младенца и повернулась к нам с довольной улыбкой:
— Ну вот, так и есть! Номер двадцать семь.
Ребенок тихо лежал у нее на руках. О том, что девочка не спит, можно было понять только потому, что она пошевелилась и слабо взмахнула в воздухе крошечным кулачком, как будто желая что-то схватить.
— Вы… уверены? — хрипло спросил Роуч.
— Ну да, конечно, уверена. Вот, видите… — Дотти задрала грязную рубашонку малышки и показала кусочек картона, примотанный к ножке бечевкой. — Я сама и написала ее номер. Я всех записываю, кто к нам поступает.
— Дотти у нас мастак по буквам. — В голосе миссис Доусон зазвучали нотки материнской гордости. — Выучилась в воскресной школе.
Я отставил кружку и подошел взглянуть на девочку. У нее были красивые голубые глаза, как у ее матери, но смотрела девочка безразлично. Такое выражение часто встречается на личиках брошенных детей, которых никогда не ласкали, над которыми никогда не ворковали матери. У миссис Доусон — я не сомневался — дети были заброшены двадцать три часа из двадцати четырех. Такие дети не плачут. Они уже поняли, что плач им не поможет. Меня переполнял гнев, но я понимал, что не имею права давать себе воли. Перевернув картонку, я прочел на ней каракули: «27 Флинн».