Уцепившись за носовую платформу верхней палубы, забрызганный пеной, с горящими от бешеных порывов мистраля глазами, я смотрел на удаляющиеся берега Франции и думал о Фредерике.
Я начал испытывать первые приступы морской болезни, когда раздался резкий свисток. Матрос, тронув меня за плечо, попросил спуститься на нижнюю палубу.
Там я нашел в сборе весь штаб и весь ученый персонал. В центре стояли морской офицер и капитан Барко.
— Господа, — объявил последний, окинув нас блестящим гордостью взглядом, — господа, мы не идем к южному полюсу. Республиканское правительство поручает нам другую миссию, и я имею честь представить вам господина де-Сильфраж, капитана корвета, который является носителем министерских приказаний,
Нам поручено исследовать новый остров, временно названный островом N, который вынырнул три дня тому назад среди Атлантики благодаря подводному вулканическому извержению,
Первые четыре дня плавания оставили во мне воспоминание лишь об ужасно мучительной дурноте. Меня трясло в моей койке, как на тех колесницах с сумасшедшими движениями, которыми изобилуют ярмарочные карусели. Я как сейчас вижу перед собой полупортик моей каюты, вздымающийся к белесому небу и в ту же минуту опускающийся в какую-то бездонную пропасть на дно морское, погружающую мою каюту в жуткий могильный мрак. Я вижу лицо юнги, который навещал меня, тщетно уговаривая поесть, и Лефебура, с непромокаемого плаща которого ручьями текла вода. Лефебур бросал мне в приоткрытую дверь:
— Ну что, дружище, все такой же кислый? Ты не расположен еще притти полечить этих господ, твоих товарищей по науке?
Все могли бы скончаться, и в то время это меня ничуть не обеспокоило бы. Единственным серьезным несчастьем за эти четыре дня было исчезновение геолога Вандердааля, которого волной смыло в море. Но тут я все равно ничем бы не мог помочь и только искренно пожалел, когда узнал о безвременной гибели моего симпатичного и несчастного земляка.
Не я один испытал мучения морской болезни, которая произвела большие опустошения в рядах ученых; три места за столом в кают-компании пустовали еще, когда я наконец 12 сентября явился к завтраку. Море было еще не спокойно, но меня больше не укачивало, и я чувствовал волчий аппетит.
Согласно господствующему на всех судах во время дальних зимних плаваний обычаю, в целях теснейшего объединения всех членов экспедиции, для более успешного сопротивления холоду и для создания атмосферы товарищества и сплоченности людей против враждебной им природы, все семнадцать членов штаба (за исключением находящихся на вахте) и весь ученый персонал кушали за одним столом, возглавляемым то капитаном корвета, то капитаном Барко.