При таких-то тревожных обстоятельствах вошел я в контакт со своими сослуживцами и с ученым персоналом «Эребуса II». Множество гипотез, которые с волнением строились всеми по поводу задержки судна, создавали атмосферу сближения, окутавшую и меня. Эти несколько часов общего волнения сделали больше для моего знакомства с судовым обществом, чем сделали бы несколько дней обычных визитов.
Двое из моих новых компаньонов (кроме Лефебура) казались мне особенно симпатичными: минералог Исидор Грипперт, молодой человек, лет тридцати, с круглыми очками на близоруких глазах, который интересовался также астрономией — моя «скрипка Энгра»[15] и геолог-палеонтолог Максим Вандердааль, северянин[16], как и я.
Прежде чем провести на якоре у Бельгийской набережной свою первую ночь на судне, которое должно было качаться теперь на разбушевавшихся волнах Средиземного моря, я воспользовался этой отсрочкой, что-бы послать «Гансу Кобулер, отель «Кларидж», Париж», длинную, очень любезную телеграмму. По какой-то административной тонкости почтовое отделение «Эребуса II», которое, между прочим, получило беспроволочную на мое имя, не имело права передавать частных телеграмм с тех пор, как судно было задержано. Пришлось бежать на городской почтамт.
*
С семи с половиной часов утра, машины были под парами и ждали только посланного из министерства и приказа сняться с якоря. Мистраль дул с прежней силой, но на этот раз зевак на набережной было мало: ни одного журналиста, никаких официальных представителей.
Ровно в восемь часов полным ходом подлетел такси и остановился перед мостками «Эребуса II». Капитан корвета в полной форме взошел на борт и, раскланявшись с нами холодно, но учтиво, исчез в каюте капитана Барко.
Пятью минутами позже оба взошли на мостик, оживленно беседуя: Преобразившийся капитан Барко казался веселым несмотря на теоретическое разделение своего авторитета с морским офицером. Но последний, заложив руки. в карманы, подчеркивал свое равнодушие к производимым маневрам.
Прозвенел звонок в машинном отделении. Раздались приказания. Выбрали якорную цепь, винт заработал в жирной воде порта, набережная стала потихоньку удаляться, и с постепенно возрастающей скоростью заскользила перед нами панорама обоих берегов, и Каннебиера, все уменьшаясь, виднелась лишь в перспективе за кормой.
Элеватор протянул на минуту над нашими головами свою футуристическую арку; прошли мимо форта Сен-Жана; первый толчок боковой качки заставил меня зашататься на ногах. Телеграфные звонки регулировали ход судна, согласно приказаниям капитана: «Левый борт… Усилить… Полный ход…», и «Эребус II», носом на юго-запад, пошел нормальным ходом по пятнадцати узлов в час, несмотря на все усиливающуюся боковую качку.