Наконец назначенный день наступил. Погода стояла ясная, солнечная. Над могилой буйно расцвела сакура. У часовни выставили часовых. Прибыл князь и первым воскурил благовония — сначала перед поминальной табличкой отца, потом у табличек покончивших с собой самураев. Затем к возжиганию курительных палочек допустили родню усопших. Состоялось пожалование парадной одежды с гербами и повседневной одежды. Все, начиная с ранга конюшего, получили платье с длинными рукавами, носильщики — платье с короткими рукавами, самураи самого низшего ранга — небольшие денежные суммы.
Церемония благополучно подходила к концу, как вдруг случилось непредвиденное. Когда настал черед Абэ Гомбэя, он подошел к поминальной табличке покойного даймё, зажег курительную палочку и хотел отойти. Но вдруг выхватил нож из вакидзаси, отрезал свою самурайскую косу и положил ее перед табличкой.
Присутствующие остолбенели. Гомбэй же как ни в чем не бывало пошел прочь. Кто-то наконец опомнился и закричал:
— Абэ-доно, постойте!
Его догнали и отвели в служебное помещение. На все вопросы он отвечал примерно так:
— Возможно, вы сочтете меня смутьяном, но я не собирался сеять смуту. Отец мой, Яитиэмон, всю жизнь служил даймё верой и правдой. Умер он, действительно, без дозволения покойного, но отнеслись к нему так же, как к тем, кто получил разрешение умереть. Как член его семьи, я прежде других получил возможность воскурить благовония у поми-
166
нальной таблички даймё. Но владение наше раздроблено, поделено между братьями, и теперь мне уже не занять того положения, какое было у отца. Я опозорен перед всеми — перед покойным даймё, перед нынешним господином, перед собственным отцом, перед своей семьей и сослуживцами. Сегодня, когда я пришел возжечь курительные палочки у таблички даймё, я особенно остро почувствовал, как низко я пал, и потому решил сложить с себя звание самурая. Конечно, мой поступок может показаться дерзким. Но, повторяю, я не хотел сеять смуту.
Мицухиса пришел в ярость. В ответах Гомбэя ему послышался упрек, к тому же он пожалел, что последовал совету Гэки. Двадцатичетырехлетний повелитель был вспыльчив и не умел еще владеть собой. В нем не было великодушия, умения прощать. А посему он приказал задержать Гомбэя.
Когда Ягохэй и остальные братья узнали об этом, они затворились в своей усадьбе и стали ждать дальнейших вестей. Вечером же, посоветовавшись, они решили обратиться к почтенному настоятелю, который приехал на поминки покойного даймё.
Итидаю отправился в отведенные бонзе покои, поведал о своем горе и просил заступиться за Гомбэя. Бонза внимательно выслушал его и сказал: