— Как дела на работе? — поинтересовался Иван Иванович, усаживаясь за стол.
— В норме, — глухо ответил Лоскутников, опускаясь на стул.
— Как дома?
— Нормально.
— Тогда я готов слушать. Что стряслось?
— Садите меня, — упавшим голосом произнес Сергей.
— Не понимаю. — Переплетчиков задержал удивленный взгляд на хмуром лице Лоскутникова. — Почему же сажать? За что?
— Я… я… Черноскулова захлестнул.
— Что?
— Убил Черноскулова.
— Это правда? — Иван Иванович почему-то не совсем поверил услышанному.
— Правда.
— Если убил — плохо, хуже некуда. А что пришел сам — поступил правильно. Что ж, рассказывай, когда, где, почему и как все произошло?
Лоскутников говорил медленно и трудно. Когда смолк, Иван Иванович спросил:
— Может, Черноскулов отлежался, выжил?
— Не должен. При мне не шевельнулся.
Переплетчиков позвонил дежурному по УВД. На вопрос, не поступало ли заявление об убийстве в городе, услышал:
— В квартире гражданки Киреевой, проживающей по улице Заводской, дом сто двадцать один, обнаружен труп Черноскулова Григория Власовича. На место выехала оперативная группа. Других смертельных случаев нет.
— Там убийство, — пояснил Переплетчиков.
— Убийство? Точно?
— Да. Подозреваемый сидит у меня.
— Кто он?
— Потом.
— Принято к сведению.
— Надо передать по рации, чтобы графин на столе хорошо осмотрели, должны быть следы…
Опуская трубку на рычаги, Иван Иванович с досадой выкрикнул:
— Ну что же ты наделал?!
— Я… я… — Лоскутников часто замигал, не зная, куда девать непослушные руки.
— Что же ты наделал? — еле слышно повторил Переплетчиков. — Мы же с тобой договаривались… Ты обещал никогда не срываться.
— Я… я… не хотел убивать. Честно, Иван Иванович.
— Я-то могу поверить. Докажи суду, ему нужны доказательства! Как докажешь? Как? Что же ты наделал? Эх, Сергей, Сергей! — Переплетчиков помолчал, положил на край стола несколько листов чистой бумаги. — Пододвигай стул, пиши заявление о добровольной явке с повинной. Начни со встречи с Черноскуловым в ресторане. Излагай подробно.
Лоскутников пересел к столу, склонился над листом. Пальцы дрожали. Неровные буквы неуклюже цеплялись одна за другую, образуя такие же неровные и неуклюжие слова. Сперва писал медленно и тяжело, потом быстрее, с какой-то непонятной самому злостью. В конце разборчивее вывел:
«Я понимаю и признаю, что совершил большое преступление. Понимаю, что меня ждет строгое наказание, я готов его принять, потому и пришел сам в милицию. Защитника не надо, не хочу его иметь. Так все ясно. Только прошу суд при вынесении приговора учесть, что убил-то я опасного подонка, который искалечил мою жизнь в юности, втянул меня в кражи под угрозой, говорил, что заявит в милицию о том, что в вагоне я украл его приемник. При вынесении приговора я прошу учесть и мою добровольную явку в органы милиции…»