Между Ариной и Козьмой Потаповичем вот-вот готова была завязаться ожесточенная, но тихая, на полушепоте перебранка.
— Погубишь ты нас, ирод окаянный! — причитала Арина, сложив сухие руки над животом. — Опостылели мне дела твои!.. — Она догадывалась, что убитые немцы — дело рук ее мужа. — Фронт далеко еще, а ты, ирод, не угомонишься никак и свои фронты здесь открываешь на погибель нашу…
— Брось, старуха, не жужжи шмелем, — мрачно и одновременно ласково проговорил староста. — Лучше вот что учти: человеку одному пособить надо…
— Кому еще? Господи, что за напасть?! — всплеснула руками Арина и беспомощно опустилась на табуретку. — Чего еще прикажешь с ним делать?
— Я тебя не заставлю с ним дела вести и решать всякие оперативные и актуальные вопросы. Тебе спецнагрузка по хозяйственной линии. Материальное обеспечение… Проблема не из чрезвычайных…
Такие мудреные слова всегда пугали Арину и делали ее сговорчивой.
— Ты, как хозяйка, накорми, собери в дорогу что бог послал. Большего с тебя никто не спрашивает. А человек тот у нас. Понятно?..
Арина боязливо оглянулась по сторонам, желая увидеть постороннего и опасного для их семьи человека, которого надо покормить и собрать в дорогу. Но в избе никого не было.
— Где же он? — спросила она.
— На чердаке спит!
— А кто такой?
— Такая вот, как Маша.
— Стало быть, баба?
— Да, вашего пола…
— Уродил тебя бог, непоседу, — смягчилась Арина и принялась хозяйничать. Ей стало легче: женщина, по ее мнению, заключала в себе меньшую опасность.
Прибираясь, она долго ворчала и наконец собрала завтрак. Самовар, заранее поставленный Козьмой Потаповичем, кипел возле печи.
— Хочешь жизни другой, — между делом разъяснял он жене, — стало быть, помогай Советской власти, борись за нее…
— Гляди, чего поет?! — возмутилась Арина. — Ты бы и помогал, когда время было подходящее! Сколько тебя совестили и уговаривали! Райком и тот с тобой цацкался. Урезонивал, дурость твою и необразованность тебе же как на ладони показывал. Почему в колхоз не пошел?!
— Не кори! — перебил староста. — Ошибся, за то и крест принял на себя…
— Не ошибись и сейчас! Люди под старость умом не богатеют, если смолоду его не набрали…
— Ну, довольно, довольно, — умиротворяюще проговорил старик.
— Звать-то как ее? Кто она такая? — спросила Маша.
— Говорила, да я позабыл. Разве в этом дело? — ответил Козьма Потапович, начиная резать хлеб.
Женщины успокоились.
За завтраком беседовали тихо и мирно. Больше всех разговаривал Козьма Потапович, в это утро особенно настроенный «на политический лад».
О Наташе он рассказал коротко: