Наташа сладко и устало потянулась, разведя в стороны руки, и зевнула так, что захрустели скулы.
— Сейчас молока похлебаешь — и айда на чердак. Днем зайти могут. А вечером либо Васька, либо кто другой объявится и к Дяде проводит.
Наташа не спорила. Ей очень хотелось спать. Она позавтракала и, прихватив с собой подушку и одеяло, по приставной лесенке забралась на чердак.
Яркий свет зари проникал туда через небольшое слуховое оконце без рамы, отороченное соломенным ежиком, и розово-желтыми пятнами ложился на комья сухой земли.
Облака, всю ночь густо толпившиеся у горизонта, сейчас таяли и исчезали. Их клочья рдели на востоке золотым шитьем.
Заря разгоралась ярче и вскоре стала полыхать ослепительными красными огнями. Весь чердак засиял янтарем. Хлысты березового настила, уложенного по стропилам вдоль ската крыши, заиграли теплыми, прозрачными, коричнево-рубиновыми тонами, пробивающиеся между ними соломинки горели, как сусальное золото.
Сбоку от Наташиного ложа высилась груда пустых бутылок и пузырьков. Тут же рядом лежали два старых колеса без ободьев, сбруя, украшенная гвоздиками с блестящими выпуклыми шляпками, и хомут. От него приятно тянуло дегтем и сыромятной кожей.
В тамбуре слухового окна большой паук-крестовик плел сверкающую под лучами восходящего солнца паутину. Повыше, размером с хорошее яблоко, висело осиное гнездо, матово-серое, похожее на клубок суровых ниток. Две-три осы, сидя у летка-лазейки, грелись на солнце и чистили крылья и подвижные, вечно качающиеся усики.
Наташа улеглась за печным боровом, постелив под себя край тонкого стеганого одеяла, сшитого из цветных треугольников ситца, и с наслаждением потянулась, глядя на клочок яркого неба в оконце. По краю борова скользнул луч солнца. Вытянутый мечом, он уперся светлым пятном в кирпичи, которые, вспыхнув пурпурно-малиновым светом, разбросали по всему чердаку теплые отблески медового цвета.
Глядя на игру разноцветных горячих оттенков и безразлично воспринимая их, Наташа задумалась о своем ближайшем будущем. Она решила во что бы то ни стало вернуться в часть и снова бить врага…
«Если не выйдет дело с Дядей, что тогда? Тогда… до Неглинного семнадцать километров, от него до Пчельни пять, всего двадцать два…»
Вскоре Наташа заснула. Но ее сон был тревожен и чуток.
Арина, жена Козьмы Потаповича, и дочь Маша по дороге домой узнали от односельчан про ночные события. Все сводилось к одному: Дядины люди совершили налет на Воробьеве и убили двух немецких солдат.
Сейчас жена и дочь стояли перед Козьмой Потаповичем, подавленные и притихшие. Лицо Арины, бледное и вытянутое, с неподвижным взглядом бесцветных печальных глаз, носило следы мучительного волнения. Маша держалась крепче. Ее широко открытые, слегка навыкате светло-карие глаза, поблескивая лукавым огоньком, сосредоточенно глядели на отца. Пухлые губы чуть кривились, не то в грустной усмешке, не то от усталости и бессонной ночи. На открытом лбу залегла настороженная морщинка.