Наташа вдруг отчетливо ощутила все знакомые с детства запахи. Казалось, они сохранились здесь до сих пор, воскресив картины далекого счастливого прошлого.
Еле различая в темноте забор огорода, протянувшийся вдоль заросшей тропинки, она разглядела столбы из кругляков, заостренные сверху. Все было как раньше. Только огород теперь густо зарастал бурьяном и крапивой.
«А вдруг и дома так же пусто?..» Эта мысль заставила Наташу остановиться. Она прислонилась к забору, приложила руку к сердцу, словно желая удержать его неистовое биение, и, вглядываясь в очертания избы, едва видимой с задворков в тусклом свете звездного неба, собравшись с силами, медленно и осторожно пошла вперед. Нужно пройти тридцать шагов — и все станет ясным.
* * *
В избе Елизаветы Быстровой сидели за столом три немецких солдата и с молчаливым вниманием наблюдали за хозяйкой, которая готовила им постели. Хорошо, что староста Григорий был чужим, присланным человеком. Знай он, что Наташа в Красной Армии, и доложи немцам, не снести бы головы Елизавете Быстровой от этих вот, что спать любят помягче.
Окончив с постелями, женщина взглянула на солдат:
— Вот… Готово…
— Гут! Данке шён, фрау русс! — ответил один из них.
Немцы раскрыли ранцы. На столе появились хлеб, консервы, бутылка…
— Фрау русс, — покрутил пальцем над столом рыжий.
Елизавета молча подала тарелки, ножи и вилки. Она собралась выйти, когда тот же рыжий солдат задержал ее и пригласил к столу:
— Зетцен зи, зетцен зи… Ферштейн?..
— Нет, спасибо, — наотрез отказалась Елизавета, энергично поведя рукой. — Избави бог!..
Тогда рыжий меланхолично пожал плечами и протянул ей банку консервов:
— Битте!
Елизавета удивленно посмотрела на него и отрицательно мотнула головой.
Рыжий опять пожал плечами. «Как угодно», — сказало его лицо, и солдаты потеряли к Елизавете всякий интерес.
Она подняла с полу матрац и дерюжку, чтобы вынести их в сени и устроить там постель для себя и Николушки.
Когда она вернулась в избу, солдаты играли в карты. Рыжий тасовал колоду. Увидев вошедшую Елизавету, один из солдат показал на грязное белье, брошенное на пол.
— Мыла нет, — поняв, чего от нее хотят, ответила Елизавета.
— А-а! — догадался немец и, порывшись в ранце, подал ей кусок туалетного мыла.
Елизавета показала рыжему забинтованную руку, случайно обожженную три дня назад, и жестами объяснила, что стирать ей трудно.
В ответ эсэсовец что-то сострил по-немецки, и его друзья весело рассмеялись.
— Арбайтен, арбайтен… Работайт… Нитшево…
Дверь избы тихо скрипнула и отворилась — на пороге стояла Наташа.