Наташа узнала о гибели Смирнова и младшего Бокерия только через три дня, когда была командирована Станицыным в штаб дивизии.
Пробираясь среди руин, неподалеку от медсанбата, Наташа встретила изможденного тяжелой бессонницей и горем доктора Бокерия. Его лицо посерело. Воспаленные глаза с припухшими красными веками изменились до неузнаваемости.
Бокерия взглянул на Наташу.
— Вы знаете… Тенгиз…
— Да, знаю.
— И Николай Николаевич…
— Да.
Доктор закрыл глаза ладонью, собираясь с мыслями и стараясь хотя бы минуту не думать о Тенгизе.
— Вы не сообщали о нем родителям? — спросила Наташа.
— Нет… А вы не писали Кето?
— Ни слова. Мы же договорились.
— Я ждал… В простреленном легком было не все благополучно. Предстояла сложная операция.
— Вы хотите скрыть от родных гибель Тенгиза?
— Хотел бы… Правда, потом мне будет тяжело молчать, но пока я предпочел бы беречь мать и семью. Неведение лучше. Оно оставляет надежду, а надежда подбадривает человека…
— Вы правы, — тихо сказала Наташа, обдумав слова доктора. — Ксению Афанасьевну надо беречь…
Бокерия нерешительно взглянул в скорбное лицо Быстровой.
— Простите, мне очень некогда… Надо идти… Много раненых.
— До свидания, Шакро!
Доктор крепко пожал Наташину руку.
То, о чем предположительно говорил генерал Головин, когда Наташу вывезли из немецкого тыла, сбылось в середине сентября. Полк, которым теперь командовал подполковник Станицын, после кровопролитных боев на Курской дуге был выделен в особую группу и переброшен на Кубань, вернее, несколько южнее и ближе к морю. В ту пору здесь развернулись сильные бои. Черноморский флот топил немецкие транспорты, самоходные баржи и катера, шнырявшие между Крымом и Таманским полуостровом. Летчикам Станицына вновь пришлось сражаться над водой. Бои гремели и над землей и над морем. Наши истребители сопровождали бомбардировщиков, охраняли боевые порядки войск на суше, прикрывали действия флота. Они героически бились с врагом над Темрюком и Таманью.
В первый же боевой вылет море, широко раскинувшееся под самолетом, с новой силой напомнило Наташе о Сазонове. Письма никак не могли заменить его самого. И встретиться с Игорем так хотелось! Увидеть его, поговорить. «Может быть, — думала Наташа, — он где-то здесь, совсем близко, рядом, и не знает, что я тоже тут, недалеко от тех мест, где началась наша дружба, где родилась наша любовь. Надо написать ему, намекнуть, где я, и спросить, где он».
Постоянные думы о Сазонове не только не мешали, наоборот, помогали Наташе драться с врагом. За полтора месяца она увеличила боевой счет. Теперь на ее машине красовалось шестнадцать звездочек, а на груди — второй орден Боевого Красного Знамени.