На первый взгляд крепость не производила впечатления, могло показаться, что приземистые башни натыканы чьей-то беспечной рукой среди травы и камней без всякого плана. Они заплатили стражу и вскарабкались прямо к зубчатой вершине, тут Элеонора убедилась, что башни сами по себе мало что значили. Важно было место, выбранное для крепости. Султан повелел строить крепость над самым входом в пролив, откуда мог полностью контролировать движение всех судов. Румелихисар был укутан покрывалом голубых летних цветов, зеленые ростки тянулись к свету из каждой трещины в каменной кладке. Дневная жара отступила, с моря дул ветерок. Пока бей раскладывал припасы — холодное мясо, хлеб, сыр и оливки, — удоды покинули верхушку минарета ближайшей к крепости мечети и заскользили над водой. Равномерные мазки пурпурного на фоне ярко-оранжевого неба напоминали размеренное дыхание какого-то фантастического существа. Элеоноре чудилось, что стая пытается ей что-то сказать, хотя она не понимала что. Птицы сделали несколько кругов над проливом и растворились в сосновой роще позади Ускюдара.
Элеонора вдохнула свежий морской воздух и залюбовалась городом. Какая же безжизненная картина открывалась из окон ее комнаты! Город был живой, люди сновали по улицам, до нее доносились крики, музыка, запах свежеиспеченного хлеба. Вот купол Новой мечети, похожий на гигантскую черепаху. А вот и тонкий, как игла, минарет Голубой мечети. Желтый с белым дом бея. А там, где все воды соединяются, стоит дворец султана, жемчужина Босфора на самом кончике Золотого Рога, — сверкают его мраморные стены, переливаются в закатных лучах башни, цветет глициния в дворцовых садах. Когда последний луч заката коснулся изгиба Золотого Рога и окрасил стены Топкапы в золотистый и розовый цвета, Элеонора ахнула от восхищения и прикусила щеку. Но вот небесное око закрылось, и звук пушечного выстрела далеко разнесся над водой.
— Несколько лет назад, — сказал бей и жестом пригласил ее присоединиться к трапезе, — я был приглашен во дворец.
Он протянул ей наполненную тарелку.
— Да ты, наверное, и сама уже знаешь из тех писем, что читала сегодня.
Он помолчал и положил в рот оливку.
— Должен признать, когда я предложил тебе свой кров, Элеонора, я руководствовался только чувством долга и уважением к памяти твоего отца. Но прошедшие месяцы хотя и были далеко не легкими, но доставили мне много радостей, редких при моем холостяцком образе жизни. Я хочу сказать, — продолжал он, — что мне совсем не нравится твой интерес к моей корреспонденции, хотя я понимаю, чем он вызван. Тебя мучают вопросы о том происшествии с преподобным Мюлером. Но прежде, чем ты начнешь их задавать, я хотел бы изложить ситуацию со своей точки зрения.