- Черт, - выдохнул виновато брат, растрепав волосы на затылке, - все никак не могу привыкнуть, что она уже не маленькая. И у неё началась своя жизнь.
- Наверное, к такому трудно привыкнуть, - согласно кивнул Лёшка.
- Да уж, все считаю её своей малой козюлькой, и пытаюсь контролировать любой шаг, - усмехнулся Мишка, усаживаясь обратно за стол.
- Как-как? – с интересом переспросил Мартынов, с трудом сдерживая усмешку.
Блин, вот кто постоянно тянет за язык этих двоих? Сначала один наболтал лишнего, что с трудом выкрутились. Теперь еще и брат туда же! Додумался же козюлькой её на людях назвать. Будто ей мало того, что Лёшка и так считает её глупой врушкой. Теперь еще будет посмеиваться над идиотским прозвищем.
- Козюлька. Прозвище с детства, - пояснил Мишка.
- Глупое прозвище, - сложив руки на груди, раздраженно поправила Кира.
- Да ладно, по-моему, прикольное, - хихикнул Алексей, - и как раз подходит Кире.
- Да я тоже так считаю, - согласился брат, протягивая Мартынову тарелку с салатом, - а Кира разве тебе не рассказывала этого?
Вместо ответа Алексей лишь отрицательно покачал головой. Но лучше бы он этого не делал. Потому как Мишка, считая своим долгом просветить, стал рассказывать и об этом прозвище, когда им впервые нарекли Киру, потом переходя на еще какие-то нелепые истории, которые рассказывать посторонним категорически запрещено. Особенно мужчине, на которого вроде как пытаешься произвести впечатления, и который вроде как жених. Пускай и подставной.
Давненько Кира себя не чувствовала так… странно и не в своей тарелке. То, краснея, то бледнея, она с недоумением наблюдала за веселым общением этих двоих, не смея вставить даже слова. И ни потому, что сказать было нечего. Скорее наоборот – слишком много всего. Только в большей степени нецензурного. Прикрыв лицо рукой, Кира сидела в немом ожидании окончания своего позора. Но, казалось, что это не закончится никогда. Если бы девушка не знала, что они пили только сок, то решила бы что не обошлось без пары бутылок горячительного, так они разговорились, обсуждая все на свете, касающееся, так или иначе, самой Киры. Чуть ли не рассуждая о том, как она сидела на горшке.
И когда Слепцова уже не надеялась, что о ей вспомнят, или хотя бы замолчат, Алексей заботливо поинтересовался:
- Кир, а почему ты молчишь?
Действительно, почему это она молчит? Над ней неприкрыто насмехаются, и хотят, чтобы и она участвовала в собственном позоре. Ну, уж нет! Не дождутся!
- Она, всегда так смущается, когда я вспоминаю о её детских шалостях, а уж тем более кому-то рассказываю, - рассмеялся брат. Смешно ему, как же…