– А ты? Что будешь делать ты?
– А я найду твоего воспитанника и побеседую с ним.
– Не надо! Мой мальчик не имеет отношения к пропаже этих несчастных!
– Твой мальчик? – Павел прищурился и склонил голову, словно прислушиваясь к чему-то. – А я? Разве не я твой мальчик?
– Павлушенька, родненький! – Марфа упала перед приемышем на колени и умоляюще запричитала: – Не ищи встречи с Сигизмундом, не надо! Это не он! Да, кровь у него дурная, его отец – насильник и маньяк, но сын ведь за отца не отвечает! Он просто разбалованный очень, и все! Он не мог! Не мог девочку твою… Господи, да за что же мне все это!!!
Женщина ничком упала на траву и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
А Павла буквально придавило к земле тяжестью этой застарелой боли, горя, отчаяния.
Он присел рядом с Марфой, приподнял ее, прижал к груди и начал покачивать, словно маленькую девочку, монотонно напевая что-то неразборчивое и внушая той, кого он считал матерью, покой и умиротворение.
И рыдания ее постепенно начали затихать. Но Марфа еще минут двадцать сидела, приникнув к широкой и такой надежной груди приемного сына, рядом с которым ей было тепло, спокойно и уютно.
Чего она никогда не ощущала, находясь рядом с Сигизмундом.
– Спасибо тебе, хороший мой, – прошептала женщина, поднимая заплаканные глаза на приемыша. – Как хорошо, что ты у меня есть!
– А кто я тебе, мама Марфа? – тоже шепотом спросил Павел. – И кем тебе приходится на самом деле Сигизмунд?
– Он – мой родной сын.
– А я?
– А ты – урожденный Кульчицкий.
– Что?!
– Я и барыня – мы рожали в один день. У нее родился ты, у меня – здоровый красивый мальчик. Магдалена побоялась показывать тебя мужу, и ее врач пришел с тобой ко мне. И попросил отдать моего сына барыне. А тебя…
Марфа запнулась и отвела глаза.
– Что меня? – напряглись желваки на щеках Павел. – Придушить?
– Ну, он сказал, что ты все равно не жилец…
– Понятно… – холодно усмехнулся Павел, недобро прищурившись. – Мамочка поменяла уродца на красавчика…
– Не суди ее, не надо!
– Не буду. Мне есть кого судить.
– Павел! – Марфа заглянула в глубину его ставших холодными глаз. – Дай мне слово, что не причинишь вреда Сигизмунду!
Глаза закрылись, ответа не последовало. И лицо его словно окаменело.
– Павлуша!
Молчание.
– Ну что же, – опустошенно произнесла женщина, поднимаясь с земли, – поступай как знаешь. Но имей в виду – если с моим сыном что-то случится, я этого не переживу! Я уйду из жизни!
– Это шантаж, мама Марфа.
– Называй как хочешь.
– Хорошо, – глухо прозвучало за ее спиной. – Даю слово. Я лично ничего не сделаю с ТВОИМ сыном.