Старик с трудом преклонил колени перед святым распятием, затем прошел в шестой ряд от алтаря, сел с краю, то и дело поглядывая на часы. Две с половиной минуты спустя он как можно незаметнее осмотрелся. Его слабое зрение успело привыкнуть к тусклому освещению в соборе. Теперь он различал предметы, хотя и не слишком четко. В зале было человек двадцать прихожан, большинство отрешенно молились, остальные не сводили глаз с огромного золотого распятия в алтаре. Однако он смотрел не на них. Вдруг он увидел того, кого искал, и понял, что все идет по графику. По левому проходу прошел священник в черной сутане и исчез за темно-красными шторками исповедальни.
Старик вновь посмотрел на часы, потому что для всего было свое время — этого требовал монсеньер. Прошло еще две минуты, старик связной поднялся со скамьи и направился ко второй исповедальне слева. Он отодвинул в сторону шторку и вошел внутрь.
— Ангелюс Домини, — прошептал он, вставая на колени и повторяя слова, которые он произносил, наверное, сотни раз за последние пятнадцать лет.
— Ангелюс Домини, сын Божий, — ответил невидимый в темноте человек за черной деревянной решеткой. Приветствие сопровождалось глухим покашливанием. — Благостны ли дни твои?
— Они стали благостны милостью незнакомого друга... мой друг.
— Что говорит врач о здоровье твоей жены?
— Он сказал мне то, чего не говорит ей, благодарю за это милосердие Господа нашего Христа. Кажется, несмотря ни на что, я переживу ее. Болезнь сжигает ее.
— Прими мои соболезнования. Сколько ей осталось?
— Месяц, может быть, два... Вскоре она не сможет вставать с постели... И наш контракт можно будет расторгнуть.
— Это что еще такое?
— У вас не будет никаких обязательств по отношению ко мне, и я принимаю это. Вы были добры к нам, благодаря вам я смог сэкономить кое-что, а теперь мне много не нужно. Честно говоря, зная, что меня ожидает, я чувствую ужасную усталость...
— Черная неблагодарность! — прошептал голос из-за решетки. — После всего, что я для тебя сделал, и всего, что я обещал тебе!
— Простите?
— Готов ли ты умереть за меня? — Конечно. Таков был наш уговор.
— Тогда, если рассуждать от противного, ты должен и жить для меня!
— Если вы хотите именно этого, само собой, я буду жить. Я просто хотел, чтобы вы знали, что вскоре я не буду для вас обузой. Меня легко заменить.
— Никогда ничего не предполагай за меня! — Задохнувшись от гнева, говоривший закашлялся. Глухой кашель подтвердил слух, который распространился по темным парижским улочкам. Слух о том, что Шакал болен и, возможно, смертельно.