Джайлс открыл машину и вышел, наслаждаясь тяжелым звуком захлопнувшейся дверцы. Солнце пекло нещадно, и его черные очки соскользнули на кончик носа, влажного от пота. Движением запястья он водрузил их на место и провел рукой по светлым волосам, глядя на свое отражение в боковом зеркале.
На автобусной остановке, на другой стороне дороги, стояли люди. Сердце Джайлса забилось сильнее: на пригорке показался автобус. Джайлс достал из машины цветы, включил сигнализацию и пошел к остановке, перебирая в голове варианты приветствия.
«Здравствуй, дорогая!» — слишком вычурно.
«Добро пожаловать в Лондон!» — слишком безвкусно.
Это так же, как с цветами. Кэт мгновенно чувствует фальшь, поэтому он хотел подобрать верный тон.
Несколько человек уставились на Джайлса, когда он подбегал к остановке. Он с полуусмешкой подумал, что держит букет за спиной, словно протез ноги. Они продолжали смотреть на него.
Автобус уже подъехал так близко, что Джайлс мог различить лица пассажиров. Взгляд его скользил по окнам, пока в одном из них он не увидел знакомые имбирные волосы Кэт и длинные ноги в джинсах, упирающиеся коленками в спинку переднего сиденья. Лоб ее был сосредоточенно нахмурен. «Должно быть, смотрит на расписание, чтоб понять, здесь ли ей выходить», — подумал Джайлс с нежностью.
— Кэт! — воскликнул он, размахивая руками. Если она не пойдет к выходу, автобус не остановится. Джайлс чувствовал, что люди на остановке смотрят на него пристальнее, и настойчиво возвысил голос, словно подзывая собаку:
— Кэти!
Подняв голову к окну автобуса, он увидел, что Кэт вытирает глаза, поворачивая страницу — о, нет, не расписания, а всего лишь книжки в мягкой обложке. И, окутав его пеленой химического дыма, автобус проехал мимо.
— Черт, — прошипел Джайлс, ни на секунду не забывая, как глупо он выглядит: стоит перед станцией метро, разряженный, будто в рекламе модного дома Гант, и держит ужасающе нелепый букет оранжевых роз. Члены семейки, поджидающей автобус, вопросительно посмотрели на него.
— Черт!
Он был готов швырнуть цветы в ближайшую урну, но вдруг пожалел их. Повернувшись на каблуках, он сунул букет под мышку, словно мяч для регби, и поспешил к машине.
— Да, хотя я должна умереть, давая жизнь моей дочери, зато оставлю ей то, без чего страдала сама, — честь имени.
На секунду лихорадочно метавшаяся Нелли замерла на мягких подушках, обшитых дорогими французскими кружевами.
— Нелли, — задыхаясь, произнес Билли, сжимая ее тонкую белую ручку мозолистой ладонью. — Никакая другая женщина не займет никогда твоего места в моем сердце. Я сделаю все, чтобы вырастить твою дочь такой же, как ты.