Предатели (Костевич) - страница 66

А мне надо простить Светку. Причем, похоже, за сам факт ее существования. Неужели могильный холмик представлять? Нет, это уж слишком, даже для осточертевшего до коликов Светика. Пусть живет. Ну, в Лондоне, например. В Лондон-то я сама точно не собираюсь. Хорошо бы как: представил — и вот она уже летит-свистит-радуется прямой наводкой в Великобританию, и больше ни голоса ее хамски противного, ни вида победительно-надменного в твоей жизни нет, нет и нет. Аллилуйя!

Как же я не хочу, чтобы она приходила. Может, ее тут какой-нибудь сумасшедший чабан замуж украдет, а?

* * *

Китайская лапша — символ моей действительности. Если быстро поесть, а потом лечь спать после обеда, то время пролетит незаметно. Компа все равно нет, и в мобиле что-то сломалось. Связь с миром утрачена полностью.

Разбудил меня тот самый светкин «хамски противный» голос.

— Вон туда неси, ставь, ага…

Кем это она командует? Выглядываю:

— Ты бы потише. Мама спит.

Но Света типа не слышит. Есть такой сорт людей, при которых ты сам себе кажешься привидением. Ты существуешь, говоришь, действуешь, — но они тебя вроде как и не видят, и не замечают. Повторяю громче:

— Света, не ори, пожалуйста. У меня мама спит. Она больна, если что.

— Если тут кто и орет, то не я. Тише, что ли, не можешь? Весь дом на уши подняла — развопилась тут… Не видишь — у меня люди.

«Люди» — это закутанная в платки тощая казашка с печальными испуганными глазами. Лицо смуглое-смуглое, а в глубоких ранних морщинах кожа намного белее. Женщина растерянно топчется возле большого казана, который поставила на стол.

— Что на стол его поперла, грязный же! Вон туда ставь. Ставь, говорю! — Светка дополняет слова жестами, показывая на плиту. Похоже, робкая женщина русский язык не понимает, улыбается конфузливо. Но перетаскивает тяжесть, куда ей показали.

— Ну, все. Иди-иди. Типа, рахмет! Арривидерчи!

Женщина так же смиренно уходит, оставляя за собой тяжелый запах хозяйственного мыла.

— Купила ты ее, что ли? — и не скрываю, что потрясена.

— Мы с ее мужем кенты. Это который на БелАЗе. Вчера договорились на руднике — я ему айфон на полдня, а он пловом отвечает. Они ж с Узбекистана переселенцы, там мужики плов готовят. К себе звали, но я брезгливая.

Светка морщит нос, при этом крошечный ротик ее сворачивается в «куриную гузку» и уезжает вбок.

— Ага, брезгливая. Тебе, может, про свиноматку напомнить?

Ротик возвращается на место, взгляд моментально леденеет:

— Блин, ей жрать принесли, а она выеживается тут! Было б кто…

И свиная акушерка, обдав меня волной презрения, идет проверять, как там плов в казане поживает. А поживает он, судя по разошедшемуся по всей нашей маленькой вселенной аромату зиры, чеснока, морковки, лука, изюма, нута, риса и баранины — умопомрачительно! Зира — так в Узбекистане называют семена разновидности кориандра, и вкус ее — это именно то, чего вам хочется, но чего вы никогда не сможете обрести с другими приправами. Зира — одна из главных составляющих плова, это все равно, что дамская шляпка на скачках Дерби. То есть, нужна и дама, и ее туалет, и даже лошади — но без шляпки будет не по правилам. Да здравствует зира! Что бы там не говорили знатоки узбекской кухни. К тому же, ни разу не встречала двух одинаковых рецептов приготовления плова и заваривания чая. Каждый делает по-своему и будет стоять за свой способ до последнего. Я стою за наш с мамой!