Ее плов — это полупрозрачный пропаренный рис. Особенно люблю такой рис, знаете, с бордовыми тонкими прожилочками. Крупно, даже грубо — это если на взгляд дилетанта — нарезанная красно-оранжевая морковка. Много лука, отдавшего вместе с морковкой при обжаривании свой сок. Коричневый изюм, от высокой температуры в казане вновь принявший форму виноградины. Тающая во рту жирная баранина с ее нежно-терпким ароматом. А ровненькие белые зубчики чеснока, что втыкают сверху для полного букета? Мама моя — мастер приготовления плова, так что я все это не понаслышке знаю. Мамин плов — штука наркотическая.
Но каким бы плов ни был, всё равно: как можно такое богатство променять на полдня игры на айфоне? Вот так и побеждает глобализация самобытные культуры.
Ужинать я не стала. Принципиально. А то потом жизни не хватит расплачиваться за этот светкин дар. Вот… пусть остальные едят — они со Светиком не ругались. Чтобы не так отвлекаться на запах, я наврала про «живот болит» и вышла во двор. Забралась с ногами на корявую и неудобную скамейку под вишней. Из открытой форточки на кухне долетала восторженная скороговорка Борьки «про щуку», грубый смех Надежды Ивановны, визгливый — Лизонькин. Изредка вступает низкочастотный бас дяди Миши. Но все это легко глушат светкины гламурные завывания. Их не перепутаешь.
Рыжий кобель злобно ворчал в будке — ему явно не нравилось мое соседство. В свинарнике тоже шла какая-то возня. Все вокруг дышало жизнью и было настроено ко мне если не враждебно, то уж точно равнодушно. Но уходить отсюда я не собиралась. Пусть мирятся с моим присутствием. Еще каких-то я там свиней и собак боялась! Люди намного страшнее.
Эх, Леша-Леша! Прошло три дня, но я о тебе вспоминала всего несколько раз, и то по привычке. Значит, и не любовь это была, а так, пустые мечты. «Прелесть» — как моя мама выражается, когда вспоминает, что православная. «Прелесть» — от слова «прельщение». Нечистый прельщает род человеческий, чтобы люди не делами реальными занимались, а тратили силы и время на мечтания. Вот положено в пятнадцать или шестнадцать лет быть влюбленным — и хоть ты тресни, в кого-никого, а влюбись! И ходи, думай, вздыхай, подруг терроризируй… Такая мода. Не знали бы, что положено влюбляться — может, другими б делами занимались спокойно. И я этой хренью страдала столько времени! Могла бы язык иностранный выучить, или фильм, например, снять, и прославиться, и тогда бы этот Леша с его распрекрасной шеей… Тьфу, опять!
А еще мне холодно и тоскливо очень. Но я все равно буду сидеть здесь. Холодно снаружи и на душе тяжко, и пьяная перебранка доносится с конца улицы — как в тот вечер, когда мы только приехали. А еще — коты орут и много звезд сверху. Небо ясное, ни тучки не видно. Есть во всём этом своя гармония. Даже если тебе лично плохо. А любая гармония — это уже в кайф.