— И верно, — спохватился Януш. — А я не уроню Алека?
— Сейчас возьму его.
— А знаешь, отец болен, ждет тебя, — вдруг вспомнил Януш. — Несколько недель только о тебе и говорил. Теперь уж ничего не говорит.
Билинская стремительно вошла в переднюю. Старый, очень странный двухэтажный дом пропах плесенью. Вправо и влево тянулись нетопленные пустые комнаты. Билинская миновала их, направляясь к спальне отца.
Все, что можно, вывезено было в Сквиру: ценные картины, серебро, фарфор, фортепьяно Мышинского. В кабинете стояла только бездушная машина с валиками вырезанных нот — пианола. Вид этого безжизненного инструмента как бы подготовил Билинскую к встрече с парализованным отцом. Она остановилась, глядя покинутую пианолу и словно Только сейчас поняла, что произошло с ней, что происходит вокруг. Януш, отдав спящего ребенка панне Бесядовской, стоял рядом с сестрой, оба смотрели на пианолу.
— Он очень болен? — спросила княгиня.
— Парализован.
— Неужели это безнадежно?
— Не знаю. Врач был две недели назад.
— Он в сознании?
— Не знаю. Он ничего не говорит, не может.
— Кто за ним ухаживает?
— Текла.
— А кто еще здесь?
— Только Текла Бесядовская и Станислав, да вот еще пленные…
В эту минуту отворилась дверь и вошел Станислав в старой синей ливрее с золотыми пуговицами. Остановившись у порога и склонив седую, тщательно причесанную голову, он спросил:
— Прикажете, княгиня, подать чаю?
— Вообще что-нибудь покушать. Я с самого вечера ничего не ела.
— Что у нас там есть, Станислав? — спросил Януш.
— Небогато. Но что-нибудь найдется.
Ровным шагом и с достоинством, словно выступая на сцене, Станислав удалился.
— Боюсь я туда идти, — сказала Марыся. — Узнает ли он меня?
— Еще бы. Он все время думает о тебе.
— Откуда ты знаешь? — Билинская уже с порога спальни повернулась к брату. — Откуда ты знаешь?
Януш слабо улыбнулся.
— Знаю. Он думал о тебе всю жизнь. А сейчас и подавно.
Марыся пожала плечами и шагнула в комнату.
Мышинский лежал на кровати, утонув в подушках. Виден был только его профиль. Заострившиеся черты когда-то крупного лица и багровый цвет кожи делали его похожим на какую-то гротескную куклу. Веки больного были полуопущены, он тяжело дышал.
Билинская быстро прошла те несколько шагов, что отделяли ее от кровати, стремительно протянула руку и коснулась кисти отца, беспомощно лежавшей на простыне. Она была холодная. Старый Мышинский почувствовал прикосновение и медленно пошевелил пальцами — это была левая, не парализованная рука. Веки его приподнялись, и Марыся вдруг почувствовала на себе осмысленный взгляд отца. Он сосредоточенно смотрел на нее, между широких бровей появилась складка — мысль его напряженно работала, и нечто похожее на улыбку осветило левую сторону лица.