Я сел повыше, потянулся, зевнул.
Выключив двигатель, миссис Фишер спросила:
— Как самочувствие, Одди?
— Голодный как волк! Мне нужен сытный завтрак.
— Сначала тебе надо принять душ, иначе мы не сможем завтракать, сидя с тобой за одним столом.
— Извините, мэм. Человеку действия никак не избежать избыточного потоотделения.
Мы вышли из «Мерседеса» и посмотрели на провода, которые под ветром раскачивались с не таким уж неприятным звуком.
Я повел миссис Фишер мимо парадной двери по вымощенной кирпичом дорожке вокруг дома. Хотел, чтобы она увидела океан и вошла в дом с заднего крыльца.
На востоке небо обрело светло-лимонный свет, как стекло в абажурах ламп от Тиффани, но большую его часть закрывали серо-стальные облака, которые ветер гнал на север. На западе небо еще не осветилось, поэтому и море оставалось темно-серым. Ветер вздымал волну, и на фоне белых пенных гребней серая вода становилась черной.
— «Когда ветер взобьет воду белым и черным», — процитировал я.
Миссис Фишер оглядывала океан, а провода пели песню русалок — не сирен, которые завлекали моряков на скалы, где их ждала смерть. Русалки же пели о том, как они любят море и любят землю и мечтают о последней, оставаясь в первом.
Под свитером тихонько звякнул миниатюрный колокольчик, хотя я стоял не шевелясь.
Аннамария, наверное, видела, как мы подъехали. Она появилась рядом с миссис Фишер, и они обняли друг друга за талию. Втроем мы стояли и какое-то время наслаждались ветром, шумом и движением воды, неподвластным времени океаном.
— Спасибо, что привезла его домой, Эди, — поблагодарила миссис Фишер Аннамария.
— На короткое время, — ответила миссис Фишер.
Я задался вопросом, удастся ли мне когда-нибудь понять истинную и скрытую природу мира. Возможно, это не имело значения. Я узнал предостаточно, во всяком случае на текущий момент, и впервые за более чем девятнадцать месяцев радовался жизни.