Трюк удался. Некоторое время было тихо, если не считать того, что он высморкался. Потом в полном одиночестве опять зашелся смехом больного петуха. Прочистил горло. Стул скрипнул, и послышались шаги.
Дверь приоткрылась, и в проеме показалась седая немытая голова. Застыла. Застыл и я. Затем голова втянулась, и на дверном косяке появились четыре грязных ногтя. Дверь закрылась, щелкнула и заперлась. Я облегченно вздохнул и приложил ухо к деревянной панели.
Опять скрипнул стулом. Затрещал диском, набирая номер телефона. Я рванулся к аппарату на конторке и поднял трубку. На другом конце провода послышались гудки. Шесть гудков. Затем мужской голос сказал:
— Да?
— «Флоренс-апартментс»?
— Да.
— Попросите мистера Энсона из комнаты 204.
— Подождите у телефона. Сейчас посмотрю.
Мы стали ждать. В трубку ворвался рев бейсбольного матча, который транслировался по радио. Приемник находился не рядом с телефоном, но все равно шум был сильный.
Затем я услышал глухой звук приближающихся шагов, громкий треск в трубке и голос:
— Его нет. Что-нибудь передать?
— Я перезвоню, — сказал мистер Морнингстар.
Я быстро положил трубку, метнулся к двери, бесшумно открыл ее и столь же бесшумно прикрыл, в последний момент взяв дверь на себя, так что щелчка собачки невозможно было услышать даже на расстоянии нескольких шагов.
Тяжело дыша, прошел по коридору и, прислушиваясь к себе, нажал кнопку лифта. Достал визитную карточку, которую дал мне в холле гостиницы «Метрополь» мистер Джордж Энсон Филипс. Заглядывать в карточку не имело никакого смысла. Адрес я помнил и так: Корт-стрит, 128, «Флоренс-апартментс», комната 204. Я просто стоял и ковырял карточку ногтем, пока из шахты, запыхавшись, не выполз старый лифт, который тарахтел, точно тяжелый грузовик на крутом повороте.
Было без десяти четыре.
Банкер-Хилл — старый город, гиблый город, жалкий город, подлый город. Когда-то, очень давно, это был богатый, привилегированный район Лос-Анджелеса. И сейчас еще в нем сохранилось несколько ажурных готических особняков с массивным крыльцом, обитыми дранкой стенами и высокими угловыми эркерами с витыми башенками. Теперь здесь меблированные комнаты. Некогда до блеска натертый паркет давно потрескался и поизносился, а широкие, просторные лестницы потемнели от времени и дешевого лака, которым покрывали десятилетиями собиравшуюся грязь. В высоких комнатах изможденные домохозяйки препираются с изворотливыми съемщиками. На просторных, прохладных галереях, выставив на солнце разбитые башмаки и уставившись и пустоту, сидят с отсутствующим видом невзрачные старики.