— Но даже это, казалось, не выучило его уму-разуму. Ему ничего не стоило в разгар обеда войти в кают-кампанию с подносом в руках и сказать: «Знаете ли вы, капитан, что это за ветер? Это хвост северо-восточного циклона, который в течение февраля дует с островов Карибского моря через проливы Флориды и отклоняется сначала током теплого воздуха, образованным Гольфстримом, а затем струей холодного воздуха, порожденной Лабрадорским течением». И так до бесконечности. В конце концов мое терпение лопалось и я давал ему по зубам. Тогда он усаживался прямо на пол у сходного трапа и плакал, и вы не могли ни обойти, ни сдвинуть его с места. Частенько я сидел там часами, ожидая, когда Флиндерс уйдет, так как мы не решались открыть световой люк.
— Я рассказываю обо всех этих фактах лишь для того, чтобы ты понял, до какого раздражения мы дошли. То же самое чувствовала и команда. Неуверенность матросов в том, получат ли они обед, и покровительственный тон кока, потому что они — простые матросы, а он — будущий капитан, привели к тому, что все они ненавидели кока жгучей ненавистью. Они завели обыкновение подбрасывать ему на койку плотву, а потом нашли еще лучший способ рассчитаться с ним — перестали замечать его. Когда он заговаривал с кем-нибудь из них, они вели себя так, как если бы его не было. Разумеется, он не мог открыто высказывать свое недовольство, но такое отношение ужасно оскорбляло его. Вскоре с Флиндерсом совсем перестали разговаривать, но все равно нельзя было заставить его остановить свою мельницу. Всякий раз за едой он сообщал нам какие-нибудь сведения, да так, что в животе у нас все переворачивалось.
— Впервые мы заметили неладное через три дня после выхода в открытое море. Наблюдения, производимые в полдень, неизменно указывали на отклонение от курса по меньшей мере на три румба. Мы внесли поправку в расчеты, но назавтра произошло то же самое. Я подумал было, что причиной тому небрежность рулевого, и, действуя на основании этой теории, чуть не вышиб из него душу. Несмотря на это, судно по-прежнему отклонялось от курса. Это обстоятельство, а также переменный ветер да еще этот Флиндерс, презирающий наше невежество в навигации, все это вместе взятое, заставило меня немало попотеть в те дни. Кончилось тем, что в один прекрасный день я сказал ему: «Независимо от того, удастся ли мне совершить еще что-нибудь в моей грешной жизни, я увековечу себя в истории тем, что заткну твою амбразуру, Флиндерс», — и добавил: «Если ты еще раз откроешь в моем присутствии свою пасть, кроме как для удовлетворения законных стремлений плоти, то я отправлю тебя вместе с твоим изюмовым пудингом к Дездемоне. На этот раз я говорю серьезно». После этого некоторое время было тихо.