Если это шутка такая — вручить тупому русскому, совсем уж возгордившемуся своим «вроде как всесилием», отмененные деньги? Веймарской, мать ее так, республики… Когда у них тут была гиперинфляция? Не в двадцать четвертом? В двадцать первом — двадцать втором?
Торопов вытер вспотевшие руки о скатерть.
Зачем такие сложности? Незачем. Фальшивые всунуть — может быть. И тут непонятно — для чего. Совершенно непонятно. Хотели бы устранить — вывезли бы в лес погулять и всадили бы пулю в затылок. Думать об этом было неприятно, но Торопов ясно сознавал, что в этом случае команда Нойманна еще и оружие друг у друга рвала бы из рук. Как в старом анекдоте — дай я стрельну, дай я стрельну.
Устранить — проблем нет. Абсолютно. Зачем же такой сложный вариант?
Значит, случайность?
Торопов залпом допил сок, поморщился. Случайно все происходит? Или специально, но не для того, чтобы избавиться от него, а для… Для чего? Чтобы проверить. Еще одна проверка…
Что значит «еще»? Просто проверка. Эти сволочи, если верить книгам и фильмам, вполне могли закатить ему испытание на лояльность перед встречей с кем-то важным. Этот самый важный мог потребовать проверить, как себя поведет русский в пиковой ситуации.
Мог? Мог.
Русскому ведь не дали шанса себя проявить. То, что он писал на листах бумаги, — еще не показатель его верности и надежности, между прочим. Он не собирался предавать Третий рейх, искренне собирался сотрудничать, но ведь немцы-то в этом могли сомневаться. В мозги к нему они влезть не могли…
Значит, если дать возможность русскому выбирать, предложить ему шанс сбежать — с деньгами, в форме. Добраться до советского посольства или полпредства, как там его называли…
Выходит, нужно сидеть на месте? Они сейчас наблюдают за Тороповым, делают, возможно, ставки, когда тупой предатель поймет, что его проверяют. Или не поймет, но будет вынужден решать — сидеть или уходить…
Официант опять что-то походя спросил, и снова хватило небрежного движения головы Торопова. Но ведь официант может стать настойчивее…
Уходить. И снова встает вопрос — сколько оставить денег.
Десятки хватит?
А если нужно заплатить одиннадцать? Сколько может стоить кувшин сока, два салата, булочки и мясо? Оставить двадцать? А если это безумная цифра? Если потрясенный официант будет бежать следом, размахивая сдачей, от него что — убегать? И снова: полиция — гестапо…
Захотелось перевернуть столик и заорать что-нибудь матерное. На русском языке, естественно.
Нойманн, проклятый Номайнн!
Что же ты сделал? Зачем?
Двадцать марок. Торопов снова огляделся — неподалеку глава семьи расплачивался с официантом. Черт, что за купюры он отдает? Двадцать? За четверых — папа, мама и двое детей… Тридцать?