— … в укромное место, — закончил за шефа Краузе. — Все тебя хотят увезти в укромное место. Но мы первые тебя ангажировали.
— А вот и машина, — оглянувшись, сказал Нойманн. — Судя по всему — непосредственной опасности пока нет. А пистолет-пулемет у Пауля есть. Идем. Только вы держитесь справа от меня, господин Торопов. Я уж попытаюсь прикрыть вас от выстрела из сквера. Вряд ли они откроют стрельбу в таких условиях, но лучше подстраховаться. И подвиги лучше совершать в условиях пониженной опасности, не находите?
Торопов потер щеки руками.
— Не дергайтесь, любезный, — холодно процедил Нойманн, вставая из-за столика. — Салфеткой лицо вытрите — размазали грязь по всей роже… Быстро.
Торопов схватил салфетку, провел ею по лицу.
Краузе встал, держа руку в боковом кармане пиджака.
Нойманн подхватил Торопова под левый локоть, стащил со стула.
Сейчас выстрелят, подумал Торопов. И не в Нойманна, а в меня. На кой черт им Нойманн, я гораздо важнее. Если шарахнут из винтовки, то пробьют и Нойманна, и меня. Пробьют ведь? Или из «маузера». Или из артиллерийской модели «парабеллума», с длинным полуметровым стволом…
Ноги стали ватными, еле передвигались.
— Живее, — тихо сказал Нойманн. — Еще тебе в обморок грохнуться не хватало.
До машины они добрались без происшествий. Торопов с Нойманном сели на заднее сиденье, Краузе — на переднее.
Пауль, отложив «шмайссер» в сторону, оглянулся на штурмбаннфюрера.
— Наверное, в сторожку, — подумав, сказал Нойманн.
— Как скажете, — пожал плечами Пауль и тронул машину с места.
4 августа 1941 года, Харьков
— Лейтенант Сухарев, к начальнику госпиталя!
Сухарев отодвинул тарелку с недоеденной кашей, торопливо выпил компот и встал из-за стола.
Кормили в госпитале неплохо, но аппетита у лейтенанта Сухарева не было. И дело вовсе не в последствиях ранения. И даже контузия здесь была ни при чем. Ну, почти ни при чем. Швы с раны сняли, ребра уже тоже почти не беспокоили. Голова иногда кружилась, но Сухарев об этом никому не говорил. Все нормально, рапортовал он при осмотре, но никак не мог с закрытыми глазами с первого раза попасть указательным пальцем себе в кончик носа в кабинете невропатолога. И раскачивало лейтенанта, как только он закрывал глаза по требованию врача.
Но дело было не в этом.
Врачи говорили, что все идет к поправке, еще месяцок — и все, можно на фронт. Ну, или куда там, добавляли врачи, спохватившись, что лейтенант Сухарев — уполномоченный особого отдела, да еще в авиации, так что фронт, непосредственно линия окопов ему вроде как и не угрожает…
И на это можно было наплевать, в самом деле. Не называют за глаза Товарищем Уполномоченным — и ладно. Плохо Сухареву было совсем по другому поводу.