Алексей Алексеевич Кромов, в наброшенной на плечи шубе, водил пальцем левой руки по бесконечной колонке цифр на листе бумаги, а правой щелкал костяшками больших канцелярских счетов. Он был настолько погружен в свое занятие за заваленным бумагами столом, что не заметил, как дверь в кабинет приоткрылась и заглянул нарядный полковник.
Кромов трудился, а гость рассматривал его, и по лицу гостя бродила улыбка.
Кромов поднял голову и сразу увидел гостя. И тогда гость тихонько запел:
Ласки не жди от далекой отчизны,
Слез за Мукден иль хвалы за Артур.
Встретят упреки тебя, укоризны,
Старый маньчжур, старый маньчжур.
Последние слова они пропели вместе, и гость ступил в кабинет. Крепко, дружески обнялись.
— Алексей, почти седой…
— Французы говорят: ничто так не старит, как годы. А мы говорим: седина в голову — бес в ребро.
— Ой ли? Что-то обстановка для беса самая плачевная. Кто бы мог подумать, что Алексей Кромов превратится в канцелярскую крысу.
— В седую канцелярскую крысу. А ты, Вадим, ничуть не изменился.
— Ты думаешь? Ну уж так и быть, у полковника Горчакова нет тайн от военного атташе.
И гость снял фуражку. Между взбитых кудрявых висков открылась лысина.
— Куда ж ты кудри дел? — Алексей Алексеевич в комическом ужасе всплеснул руками.
— Вот вились, вились и все вывелись. А ты что закутался, как эскимос?
— Мерзну!
— А камин на что?
— Дымит, черт. Мы уж не раз угорали.
— Ничего удивительного. Париж. Приедешь — угоришь.
— Угар — это ерунда. Сумасшедшие изобретатели замучили совсем. Сегодня один с утра явился с визитной карточкой от моей жены. Изобрел беспламенный порох. Представляешь? Высыпал мне на стол какую-то пакость и поджег. Уверял, что не загорится. Еле всем представительством потушили. Сколько раз просил Лиз не посылать ко мне всяких идиотов!
— Мадам Кромова по-прежнему неотразима?
— Сам увидишь. Каким попутным ветром тебя к нам занесло?
— Это военная тайна.
— Значит, ты ко мне по делам.
— Да. Штаб Верховного командования…
— Пойдем поговорим. Я знаю одно подходящее местечко. Принимаешь приглашение старого парижанина?
…Они сидели в кафе на Итальянском бульваре, за тем же столиком.
— Когда началась эта всемирная бойня, я утешался тем, — волнуясь, признавался Алексей Алексеевич, — что если здесь, за границей, мне трудно, то хотя бы дома, в России, меня понимают.
— Нет, Алексей. — Горчаков быстро заговорил, понизив голос: — Прошлое позорное поражение их ничему не научило. Дальше парадных маневров в Красном Селе они не мыслят. А Распутин торгует Россией, как цыган на конской ярмарке.
— Если бы это не ты говорил, Вадим, я бы усомнился. Сердце отказывается верить. Неужели ни у кого недостанет мужества раскрыть глаза государю?