Когда я шла по цементным дорожкам сквозь посадки тропических растений к его бунгало, меня охватило прежде незнакомое чувство добровольного отказа, кроткой покорности судьбе. Мистер Доблин был прав: мне необходимо прожить несколько дней только для себя, в полной праздности.
Я постучала в дверь Усмана, мне не ответили. Я заглянула в окно, увидела его одежду и вещи. Мне никогда не удаются сюрпризы: нужных людей не оказывается на месте; посвященные в мою тайну проговариваются; спрятанные подарки находят раньше времени; цветы доставляют не по тем адресам. Я подумала, что, во всяком случае, оставлю ему записку. «Угадай, кто?» — напишу я и укажу номер своей комнаты; это будет сюрприз качеством пониже, но все-таки…
Услужливая горничная отперла мне его дверь. Я вошла. Вдохнула его запах. В комнате было темно, я направилась к письменному столу, зажечь лампу. И наступила на что-то, приятно хрупнувшее у меня под ногой, как стерня в поле или скорлупка грецкого ореха. Я сделала шаг назад, раздался тот же хруст. Я вернулась к двери, зажгла светильник под потолком.
На полу валялось полдюжины его крошечных, запряженных слепнями аэропланов. Два я раздавила, смяла до неузнаваемости. Остальные четыре лежали там, где упали. Я подняла один. Слепень иссох, превратился в пустую оболочку с поджатыми, стиснутыми ножками. Я подобрала остальные и бережно положила Усману на стол. Записку оставлять было незачем.
В аэропорту я сидела и ждала в пустой комнате возле проходной. Правила входа на территорию теперь ужесточились, к ангару с МиГами никого не подпускали. Тут, во всяком случае, изменилось хоть что-то.
Я просидела почти час и выкурила три сигареты, дожидаясь, когда ко мне кто-нибудь выйдет. Наконец появился офицер ВВС, отутюженный, с безупречной выправкой. Кожа у него была светло-коричневая, глаза маленькие и глубоко посаженные. Я сказала, что Усман Шукри — мой близкий друг и я хочу знать, что с ним. Офицер доложил мне сразу, будничным тоном: Усман Шукри не вернулся с задания.
Я думаю, именно это я и ожидала услышать, но почему-то кровь бросилась мне в лицо. В глазах защипало.
— Что случилось?
Он пожал плечами. «Полагаю, отказали приборы».
— Приборная часть… — Я вспомнила, что говорил мне Усман: наземный персонал — это главная опасность.
— Могу я поговорить с другими летчиками? — спросила я. Я попыталась вспомнить их имена.
— Других летчиков нет.
На лице у него медленно изобразилось нечто похожее на безутешность, потом он оживился. «А сигарету у вас попросить нельзя?»
— Разумеется. — Я протянула ему сигареты, он старательно выбрал одну, вернул мне пачку. Мы оба закурили.