— Я много натворил на этой земле. И мне пора уходить, — словно неожиданно прозрев, заявил на суде Чикатило. — Я даже хотел повеситься.
— И чего ж ты, гад, не повесился? — закричал кто-то из зала.
Но фраза эта, однажды оброненная Чикатило, похоже, была рассчитана на публику. Ему нравилось внимание журналистов, и он охотно позировал перед кино- и фотокамерами. И вешаться он вряд ли собирался.
Чикатило хотел жить.
Во время следственного эксперимента, когда группа проходили через железнодорожный туннель, он то и дело испуганно оглядывался и торопил:
— Идемте быстрее, а то поезд задавит.
В другой раз после долгой и утомительной работы члены следственной группы решили немного размяться.
— Пробежим немного, — предложили они Чикатило. Но он наотрез отказался:
— Я побегу, а вы меня застрелите.
И в следственном изоляторе он ежедневно требовал врача, придумывая то одно, то другое заболевание. Он слишком хотел жить…
В зале судебного заседания постепенно пустели ряды. Публика, утомленная зрелищем, отправилась добывать хлеб. Остались несколько журналистов и потерпевшие, да еще бывший ударник комтруда по имени Анатолий, изредка посылавший проклятья в адрес подсудимого.
А подсудимый, видимо, почувствовав реальное приближение финала, отказался давать показания. Поведение его резко изменилось. Теперь он больше походил не на зловещего убийцу, а на придурка, желавшего потешите измученных зрителей. Каждое утро он начинал с жалоб на головную боль. И каждое утро председательствующий на процессе Леонид Борисович Акубджанов оглашал очередную справку, выданную врачами следственного изолятора о том, что состояние здоровья подсудимого удовлетворительное, и он может принимать участие в судебном заседании.
— Что это за врачи? — возмутился Чикатило. — Таблетку анальгина дадут — и все. А меня лечить надо. И вообще говорить ничего не буду, у меня наливаются груди. Мне пора рожать.
Не реагируя на замечания, он произносил бессвязные монологи о мафии, требовал какого-то адвоката из РУХа и провозглашал здравицы в честь Рязанской Украины до тех пор, пока его не удаляли из зала. Но на следующий день все повторялось снова.
Чикатило продолжал свои длинные тирады на нижегородском, смешанном с украинским, требовал переводчика. Он, окончивший факультет русской филологии и всю жизнь проживший В России, отказывался говорить по-русски. Он настаивал на том, чтобы сменили секретаря судебного заседания.
— Когда я смотрю на ее декольте, у меня начинается сексуальное возбуждение, — заявил Чикатило и сбросив брюки, остался перед залом, в чем мать родила.