Наступила жуткая тишина.
Лейтенант сидел, вжавшись в сидение, и не знал, на что решиться. Выскакивать из машины теперь, когда уже не стреляли, было неловко. Оставаться в машине — тоже. Он чуть шевельнулся, ощутил автомат, зажатый между колен, потащил его за ствол, боясь стукнуть им обо что-нибудь металлическое.
— А вы чего, лейтенант, из машины не сиганули? — услышал Репняков насмешливый голос майора.
— Да я, знаете, как-то…
— Первый раз под пулями?.. Ничего, это бывает, — и тут же окликнул: — Friz, wo ist du?
— Chir, chir! — послышалось из темноты.
— А немец-то, видать, из бывших, — заметил майор. — Быстро среагировал.
— Как вы думаете, товарищ майор, будут еще стрелять? — спросил Репняков.
— Кто его знает. Может, там уж и нет никого. Может, его дело — предупредить, что едут, мол. Впрочем, мы сейчас проверим, — и с этими словами майор включил свет. Включил всего на несколько секунд, но из черной тьмы опять забубукало, и снова вокруг завизжало и завыло и зашлепало по камням.
Репняков успел увидеть желтый мерцающий огонек где-то на уровне второго этажа в конце улицы, куда едва достигал свет фар косо поставленной машины, но и на этот раз не сдвинулся с места, не испугался даже, хотя понимал умом и еще чем-то, что это самая настоящая смерть визжит и воет, подбираясь к его телу.
— Не включайте свет! — раздался из темноты голос особиста, голос взвинченный, почти истеричный. — С ума вы, что ли, сошли?
— Лейтенант! — окликнул майор. — Жив?
— Жив, товарищ майор.
— Не заметил, откуда стреляли?
— Заметил. Вон там впереди и чуть слева. Из окна, видимо.
— Чего ж сам-то не стрелял? А говоришь: по огневой "отлично" было.
— Так я…
— Сейчас я еще разок включу, а ты бей туда. Весь диск можешь вогнать, — и обращаясь в темноту: — Где вы там, товарищи? Я сейчас назад немного сдам. Под колеса не попадите!
Заурчал мотор, машина дернулась и тут же раздался сдавленный вскрик:
— О mein Gott! Zuruck! Zuruck!
— А чтоб его! — выругался майор. — Про Фрица я и забыл.
Он переключил скорость, дернул машину вперед, и пулемет ударил снова — уже на звук. И снова лейтенант Репняков увидел пульсирующий огонек и поспешно, боясь опоздать, боясь стать посмешищем в чужих глазах, вскочил на ноги, вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. Автомат забился в его руках, светлые тающие огоньки, вытягиваясь в изломанную нить, потянулись в темноту, уперлись во что-то невидимое.
За все училищные годы Репняков не выпустил столько пуль по мишеням, сколько за один раз по невидимому пулеметчику. Он добросовестно не отпускал крючок, пока автомат не захлебнулся последним патроном. Он не заметил, когда тот человек за пулеметом перестал давить на свой спусковой крючок. Может, они сделали это одновременно, может, он попал в него или у того кончились патроны. Или не выдержали нервы. Но сбоку кто-то из офицеров стрелял тоже. Очень расчетливо стрелял, короткими очередями. Но как бы там ни было, а тишина наступила только тогда, когда у Репнякова кончились патроны, хотя в ушах у него все еще продолжало звенеть, стучать и выть. И в этой неестественной и оттого пугающей тишине раздался снова будничный голос майора: