Розга ум вострит, память возбуждает,
И волю злую во благо прилагает,
Учить Господу Богу молити,
И рано в церковь на службу ходите.
Не вредить костей, телу болезни не родить,
Но злые нравы от юных отводить.
Душу от огня вечно сохраняет,
В небесную же радость водворяет…
Дети, целуйте розгу и лобзайте!
Она безвинна... Не проклинайте
И рук же Вам язвы налагают,
Ибо не зла Вам, но добра желают.
Из воспоминаний контр-адмирала А.С. Горковенко о своей учебе в Морском корпусе в 30-х годах XIX века: «Телесные наказания, существовавшие в наше время, были, конечно, злом, но едва ли не злом неизбежным. Если наставники часто далеко не соответствовали своему назначению, то и между воспитанниками встречались личности, на которые можно было действовать одним страхом. Моральное влияние возможно там, где наставники имеют и время, и охоту, и способность влиять благотворно на воспитанников; ничего подобного не было в наше время, да и одного дежурного офицера на роту едва доставало для присмотра за порядком... Впрочем, на розги никто не жаловался, так как к ним прибегали только в выходящих из ряду случаях, и не иначе, как с разрешения директора. Гораздо страшнее для новичков было фрунтовое ученье, на котором ефрейтор (также из кадет) немилосердно бил чем попало и по чему попало юных рекрутов. Тут зло было тем сильнее, что на него нельзя было и жаловаться. К счастью, с переходом в гардемаринскую роту нравы смягчались и облагораживались, и молодые люди, готовившиеся в офицеры, уже не походили на старикашек кадетских рот. Нужно ли говорить о том вам, мы были счастливы, надевая эполеты? Выходя в свет с самым скромным содержанием, мы считали себя крезами.
Закаленные суровым бытом кадеты к розгам относились, как к неизбежному злу. Бояться розог и плакать при порке считалось позором. Наибольшим уважением в кадетской среде пользовались так называемые «чугунные задницы», кадеты, которые не только не плакали при порке, но всем своим видом демонстрировали полное презрение к творимой с ними экзекуции и даже смеялись».
Впрочем, и среди кадет встречались порой весьма впечатлительные и любящие искусство мальчики. Из воспоминаний адмирала П.А. Данилова о своей учебе в Морском корпусе в 70-х годах XVIII века. «В сем году (в 1774 г. —В.Ш.) случилось со мной странное происшествие. Я читал чувствительный роман, и не мог от слез удержаться, даже начал рыдать, так что и другие приметили, а так как для многих кадет это было непонятно и удивительно, то они сочли меня сумасшедшим, но некоторые заметили противное и начали со мною разговаривать. И не знаю, как зашла речь об образах, только помню, что я изъяснил, что оные введены для воспоминания дел Божих и святых его, что мы оные почитаем, относясь, кто на оных изображен, впрочем, сами они ничто иное, как доски. Я сказал свои мысли, как умел. Я не знал еще, что и с кем говорить принято, ибо вместо того, чтобы меня оспорить, если что не так сказал, они явно называли меня сумасшедшим, так и поступать начали и едва на самом деле не свели меня с ума. Когда Лобасевич (старший гардемарин. —