— А пока она еще не выделилась, — сказала я, — с помощью вашей нелинейной динамики очень удобно удовлетворять свое уязвленное чем-то самолюбие и обслуживать свою гордыню, не правда ли, Сергей Иванович?
Кряжимский похлопал глазами, посмотрел на меня виновато и, вздохнув, сказал:
— Ну, Ольга Юрьевна, ну простите старика! Ну, поддался искушению, виноват. Хотелось мне выглядеть умнее и значительнее, чем на самом деле. Меня эта болезнь с детства преследует… Я ведь и сам, честно говоря, ничего не понимаю в этом. Блеснуть перед молодежью захотелось…
— Эх, Сергей Иванович! — вздохнула я. — Разве вам мало женской любви досталось? Я ведь вас и так люблю, не блестящего.
— Да сам-то я себя не очень люблю… — пробормотал Кряжимский.
— Но это ваша личная проблема, — мягко сказала я. — Зачем же решать ее за наш с Ромкой счет? Тем более что она таким образом все равно не решается.
— Права, Оленька, права, — сказал он, — прости старика.
— Готово! — сказал, входя в мой кабинет с листом ватмана, Ромка. — Я же сказал, мне и десяти минут вполне хватит.
Он положил на стол свое произведение. Мы все втроем сгрудились над рисунком.
— Да-а-а, — сказала я. — Художественная ценность не оставляет сомнений.
— Я-то тут при чем? — возмутился Ромка. — Я же предупреждал.
— А ты и ни при чем, — сказала я. — И вообще думай больше о деле и поменьше — о своих комплексах. А то так и будешь носиться с ними до самой старости, портить окружающим настроение и обижать своих друзей.
Кряжимский тяжело вздохнул, но промолчал.
— Поэтому не оправдывайся, — сказала я Ромке, — а давай-ка объясняй, что здесь такое изображено. Без твоей помощи нам с Сергеем Ивановичем вряд ли удастся разобраться.
— Значит, так, — сказал он с видом экскурсовода в Третьяковке. — На первом плане — фигура сидящего человека. Я сколько ни рассматривал картину, не мог понять, что за странная у него поза: ноги согнуты так, словно сидит на лавке или пеньке, но на картине ясно видно, что сидит он на ровной земле, на траве. Рядом с ним, чуть правее, лежат два человека, спят, правда, позы у них тоже неестественные. Руки у человека слишком уж длинные. Вернее, рука. Видно только левую. Она опущена вниз, кисть лежит на земле и вывернута очень странным образом. Человек сидит у обрыва, судя по масштабу изображения — очень высокого, но там масштаб вообще нигде не соблюден, поэтому обрыв может быть и маленький. Внизу под обрывом протекает какая-то речка. Не сказать, что широкая, так себе. Чуть дальше по течению, только не понятно — вверх или вниз, она разделяется на два рукава. Между ними остров с высокими скалами, хотя и ниже обрыва, на котором сидит человек. У острова нарисован корабль с веслами. На верхушке скалы — хижина. Все это в миниатюре, очень мелко. Ну, вот, собственно, и все… Ах да, наверху, в центре нарисована какая-то птица, то ли орел, то ли еще кто, я плохо птиц знаю…