— Ну что же я, глупая, — сквозь слезы пыталась улыбнуться Марта. — Тут счастье такое, своих увидела, а они, окаянные, льются. Как тогда, Анри, помнишь? — повернулась она к мужу, и тот закивал в ответ. — Он у меня понимает по-нашему. Выучила его, еще когда в лагере были. Это я вспомнила, как к нам в порт прибыл первый советский теплоход. Мы тогда все по-праздничному нарядились, я даже жемчуг надела, он у меня тогда дома был, только-только выкупила из ломбарда. Сердце будто чуяло, что тот день для нас радостным будет. Ну вот, приходим в порт, а народу тьма-тьмущая. Я своих ближе к причалу тяну, хоть рядом с теплоходом, с людьми советскими постоять. А как вплотную к борту подошли, у меня и вырвалось: «Нет ли кого из Новограда?» — земляков, мол, нет ли. Думала, и не услышал меня никто, там ведь такой шум стоял. Ан нет. Уж когда мы уходить собрались, спустился по трапу сам капитан и прямо к нам идет. Я так и обмерла. Неужто, думаю, неужто? А капитан, старательно так выговаривая французские слова, спрашивает меня: «Мадам, я из Новограда. Что вас интересует?» Мне бы хоть землицы из вазона у него попросить. А у меня язык отнялся. Руки-ноги дрожат. Господи боже мой, неужто за все мои страдания такое счастье! — Марта вышла из-за стола. Видимо, воспоминание сильно взволновало ее. — Погодите чуток, милые… Даже говорить сейчас трудно…
— Успокойся, Марта, — потянул ее за руку к столу Анри. — Очень она тогда переживала. Мне пришлось капитану все объяснить: и что сама она оттуда родом, и что сестра у нее там, и что земли родной горсточку хочет Марта попросить. Говорят, у родной земли дух особый. И что по лагерям ей пришлось скитаться, — он неторопливо вел свой рассказ, путая украинские слова с французскими, и гладил руки Марты. — Капитан выслушал меня, сам пошел на теплоход, нас звал подняться на палубу, но мы тогда Сибири боялись и оробели.
Женщина спокойными, но все еще печальными глазами смотрела на Петра, а тот сравнивал ее с Олесей. Сестры были очень похожи друг на друга. Только старшую словно угнетало что-то. Казалось, она устала от жизни. А ведь внешне Марта была красива, и даже простенькое платьице выглядело очень эффектно на ней.
— Марта, — поднялся Петр. — Я хочу поднять тост за счастье вашей семьи и за ваше лично. Жаль, что судьба забросила вас так далеко от родины, что пришлось вам столько пережить.
Все встали и молча выпили.
— Мне ли одной пришлось! В глубоком подземелье, за крепкими железными воротами, нас были тысячи. А эсэсовцы — с проволочными нагайками… Чуть что не так — или собак на тебя натравят, или виселица. Номера нам, как тавро скотине, на руке выжигали. Вот глядите, на всю жизнь память осталась, — Марта закатала рукав, и взгляд ее стал ненавидящим. — Как скелеты все были. Вот и он такой же, костлявый, тощий, казался длинным, как жердь, — глаза Марты вмиг потеплели, — хоть и под солнцем жил, а не как мы — под землей… Как уж он меня заприметил?