— Я не уверена, что Эйден вообще к чему-нибудь подходит.
— А почему вы все его зовете то Дэнни, то Эйден?
Она пожала плечами:
— Так уж сложилось. Я заметила, ты его не называешь «мистер Дэнни».
— И что?
— А Коннора зовешь мистером. И даже Джо.
— Дэнни сам меня попросил, чтоб я обходился без «мистера», когда мы с ним одни.
— Значит, вы подружились?
Вот черт. Лютер надеялся, что все-таки себя не выдал.
— Уж не знаю, друзья мы с ним или нет…
— Но он тебе нравится. У тебя это на лице написано.
— Он особенный. Навряд ли когда встречал белых мужчин вроде него. Да и белых женщин вроде тебя.
— Я не белая, Лютер. Я ирландка.
— Да ну? И какого ж ирландцы цвета?
Она улыбнулась:
— Цвета мерзлой картошки.
Лютер засмеялся и указал на себя пальцем:
— А я цвета размокшей глины. Рад познакомиться.
Нора слегка присела в реверансе:
— Очень приятно, сэр.
После одного из воскресных обедов Маккенна стал очень уж настаивать, чтоб подвезти Лютера до дому, а Лютер не сумел вовремя придумать отговорку.
— Холод страшный, — объявил Маккенна, — а я обещал Мэри Пэт, что вернусь засветло. — Он поднялся из-за стола, поцеловал миссис Коглин в щеку. — Не подашь мне пальто, Лютер?.. Молодчина.
Дэнни на этом обеде не было, и Лютер, оглядев комнату, увидел, что больше никто на него особого внимания не обращает.
— Ну, до скорого, ребята, — попрощался Маккенна.
— Доброй ночи, Эдди, — проговорил Томас Коглин. — Доброй ночи, Лютер.
— Доброй ночи, сэр, — отозвался Лютер.
Они сели в машину и покатили по Ист-Бродвею, затем свернули на Вест-Бродвей, где даже в стылый воскресный вечер обстановочка была не дай господи, точно в Гринвуде пятничным вечерком. Тут играли в кости прямо на улице, из окон высовывались шлюхи, навалившись грудью на подоконник, из каждого бара орала музыка, и баров этих было не сосчитать. Продвигались вперед они медленно, даже в этом огромном, тяжелом авто.
— Огайо? — произнес Маккенна.
Лютер улыбнулся:
— Да, сэр. Вы почти угадали, когда сказали — Кентукки. Я уж тогда решил, вы вот-вот назовете, да только…
— А-а, так я и знал. — Маккенна щелкнул пальцами. — Просто на другом берегу реки. А город какой?
Снаружи машину со всех сторон осаждали звуки Вест-Бродвея, его огни плавились на ветровом стекле, точно тающее мороженое.
— Жил у самого Колумбуса, на окраине, сэр.
— Бывал когда-нибудь раньше в полицейской машине?
— Никогда, сэр.
Маккенна громко фыркнул, словно выплевывал камушки:
— Ах, Лютер, может быть, тебе трудно будет в это поверить, но до того, как мы с Томом Коглином стали собратьями по дубинке, мы немало времени провели по ту сторону закона. И в полицейских фургонах посидели, и в вытрезвителях. — Он махнул рукой. — Так уж водится у иммигрантов, в молодости положено перебеситься. Вот я и подумал, может, и ты прошел через это.