— Судя по всему, нет. Вы правда думаете, что они забастуют?
— Они — преимущественно ирландцы, — заметил Гувер, чуть пожав плечами, — а этот народ никогда не руководствовался в своих поступках ни осторожностью, ни здравым смыслом. На протяжении всей истории так было. Не вижу причин, отчего бы им вести себя иначе в Бостоне.
Финч отхлебнул кофе.
— А если так, то Галлеани выпадает неплохая возможность взбаламутить воду.
Гувер кивнул:
— Галлеани и всем прочим бунтовщикам в регионе. Ну и начнется раздолье для обычного криминалитета.
— Нам следует вмешаться?
Гувер смерил его взглядом:
— Зачем? Дело может обернуться хуже, чем в Сиэтле. Хуже, чем где-либо. А если общественность спросит, защитила ли их местная полиция, полиция штата, к кому им придется обращаться?
Финч улыбнулся. Про Джона можно говорить что угодно, но его пакостный умишко работает великолепно. Если он случайно не наступит кому-нибудь на мозоль, то далеко пойдет .[79]
— К федеральному правительству, — произнес Финч.
Гувер кивнул.
— Они сами прокладывают для нас дорогу, мистер Финч. Мы только подождем, пока не остынет асфальт, и прокатимся с ветерком.
Дэнни договаривался по телефону с Дипси Фиггисом из 12-го насчет дополнительных стульев для сегодняшнего собрания, когда вошел Кевин Макрей с видом человека, который только что узрел нечто совершенно неожиданное — вроде давно умершего родственника или кенгуру в собственном подвале.
— Кев?
Кевин глянул на Дэнни так, словно пытался сообразить, откуда тот здесь взялся.
— Что случилось? — спросил Дэнни.
Макрей протянул вперед руку с листком бумаги.
— Меня отстранили, Дэн. — Глаза у него расширились, и он провел бумагой по голове, точно полотенцем. — Отстранили, черт побери. Можешь себе представить? Кёртис говорит, мы все должны явиться на слушания. Нас обвиняют в нарушении служебного долга.
— Все? — переспросил Дэнни. — Скольких отстранили?
— Я слышал, девятнадцать человек. — Лицо у него было растерянное, как у ребенка, потерявшегося в толпе. — Что мне делать? — Он помахал листком, озирая комнату, и голос у него упал почти до шепота. — Это была моя жизнь.
Всех членов правления нарождающегося профсоюза бостонской полиции временно отстранили от занимаемых должностей. Всех, кроме Дэнни. Всех, кто распространял и собирал подписные листы в пользу вступления в АФТ. Всех, кроме Дэнни.
Позже он позвонил отцу:
— Почему не меня?
— А ты сам как думаешь?
— Не знаю. Поэтому я тебе и звоню, папа.
Он услышал шорох кубиков льда: отец вздохнул, сделал глоток.
— Я всю жизнь тебя уговаривал заняться шахматами, сынок.