Но, слава Богу, ко мне подходили в этот день только актеры, они спрашивали, нет ли писем, или оставляли письма, которые мне следовало отправить. Какая-то дама передала цветы для главного режиссера. К сожалению, мне не разрешено отказываться от подобных подарков, хотя я знаю, что цветы заслуживает каждый человек, только наш главный режиссер их не заслуживает. Я, стало быть, принял цветы, положил их на подоконник, а затем навалился на подоконник, будто хотел выглянуть в окно, и нанес густому переплетению цветов и листьев мелкие повреждения. Большего я сделать был не в силах. В шесть меня сменил коллега Биркель, он куда старше меня (потерял одну ногу — как и положено — под Верденом). Увидев цветы, он покачал головой и поставил их в вазу, которую тотчас наполнил водой.
Я сказал «до свидания» и ушел.
Вчера в Индокитае они опять атаковали. А те, конечно же, защищались. Конечно? Такое дело, конечно же, не обходится без убитых. Конечно. Мой шеф говорит, что Германия — это сердце Европы. Индокитай — это сердце… Чье? Это мое сердце. И Корея — это мое сердце. И вся солдатня топчет своими сапогами мое… Ну да, конечно же, его. Вот что я скажу моему шефу, когда он спросит меня, какого я мнения о политическом положении. Я делаю вид, что политическое положение существует, и тогда скажу, что в этом политическом положении я не разбираюсь. Но я знаю, что никакого политического положения нет. Есть только наше положение, довольно-таки невыносимое, ничем не примечательное положение. Если бы я испытывал доверие. К Богу, например. Но как я могу представить себе Бога? А для слепого доверия я слишком-слишком…
— Завтра шеф прочтет доклад в самой большой пивной города, — сказал господин Биркель, сменяя меня сегодня. — Вы, разумеется, туда не пойдете? — Он широко улыбнулся. У него глаза были бы, пожалуй, добрее, если бы их не искажали толстые стекла очков. — Вам это ни к чему, — продолжал он, — вы и так все знаете.
— Ах, господин Биркель, — только и сказал я, пожав плечами.
Господин Биркель — член той же партии, что и шеф. А шеф входит теперь в состав земельного правления партии, сказал он. Какое это имеет значение при дебатах о бюджете, мне, надо полагать, объяснять не нужно. Художественный руководитель театра — член социалистической партии, стало быть, и с этой стороны опасаться нечего.
Господин Биркель потер свои жирные ручки, натянул нарукавники и стал изучать телефонные записи, сделанные мною за время дежурства. При этом он раза два-три, скособочась, приподнимал голову от бумаги и недовольным взглядом глядел на меня поверх очков.