Теперь Феликс и Лили знали, что стали сиротами. Единственные выжившие из уничтоженной семьи. Лишив их последней надежды, Ксения будто обрезала ниточку, которая связывала их с прошлым. «У меня такое впечатление, что я лечу в пустоте», — прошептал Феликс, а Наташа продолжала молчать.
Она взяла Феликса за руку, которая показалась ей безвольной. Сам он был каким-то отстраненным. И очень далеким. Никто из друзей не знал о драме, постигшей Селигзонов. Никто вообще не знал, что они немцы и евреи. Это была та свобода общения, когда важным был сам человек, что особенно нравилось Феликсу и ценилось им. «Я не думал, что смогу это вынести», — признался он однажды Наташе. Они заключили молчаливое соглашение никогда не касаться больной темы в присутствии друзей, но одного напоминания о Берлине было достаточно, чтобы взволновать их.
Наташа видела, что ее мать вернулась в растрепанных чувствах. Трое подростков пользовались в ее отсутствие полной свободой, их друзья запросто приходили к ним домой и уходили в любое время, но Наташа была рада снова увидеть мать и надеялась восстановить между ними доверие, как в те времена, когда она кидалась ей в объятия и покрывала лицо поцелуями. Несмотря на гордость, она понимала, что мать нужна ей, она хотела делиться с ней своими тревогами и надеждами, видеть в ее глазах любовь и поддержку. Она разрывалась между чувствами, толкавшими ее к Феликсу, и привязанностью к воспоминаниям детства. Для нее наступил очень непростой период в жизни, теперь Наташа чувствовала себя канатоходцем, она искала у матери убежища от всего, чем грозила ей взрослая жизнь: от зова плоти, от неуверенности и зыбкости бытия. К несчастью, поведение матери сбивало ее с толку. Ксения стала скрытной, менее внимательной к другим, иногда ее поведение было шокирующим, как в самые худшие моменты войны, когда стоял вопрос жизни и смерти.
Вдруг Наташа поняла, что не в силах сдержаться. Стены помещения заплясали у нее перед глазами. Бар был слишком разноцветным, слишком ярким. Стучали друг о друга стаканы, со всех сторон раздавались громкие голоса. Она стала задыхаться от скученности тел.
— Мне завтра рано вставать, — сказала она с дрожью в голосе. — Я возвращаюсь домой, Феликс. Ты можешь остаться, если хочешь.
Он покачал головой.
— Нет, я тебя провожу.
— Но вы ведь только пришли! — вскричал Люк, вздымая руки к небу. — Вы не можете так сразу уйти!
Наташа поднялась на скамью, чтобы пройти за спинами товарищей.
— Увидимся в воскресенье, — сказал Феликс фальшиво радостным голосом. — Всем пока. Удачно поразвлечься.