— Мне предложили поучаствовать в работе выставки, которая будет проходить в следующем месяце в Нью-Йорке. Я не могу отказаться от такого предложения. Надо, чтобы у меня снова была работа. Поездка в Америку позволит мне возобновить контакты с нужными людьми, впоследствии это может пригодиться. Европа сейчас на коленях. А нам надо смотреть в будущее.
— Ты надолго там останешься?
— Думаю, на месяц.
Лили покачала головой. Неосознанным машинальным движением она гладила обивку кресла.
— Наташа будет недовольна. Ей так не понравилось, что ты ездила в Берлин.
— Мне очень жаль, но я туда не развлекаться еду, — сердито сказала Ксения. — Наташа должна знать, что не всегда в жизни мы делаем то, что нам хочется.
— Но ты сама решила поехать в Германию. Никто тебя к этому не вынуждал. Я тоже этого не поняла.
Услышав обвинения в свой адрес, Ксения посмотрела более внимательно на Лили, такую серьезную и скрытную, в серой кофте и скромной юбке, которая доходила до колен. В пятнадцать лет она имела тело угловатого подростка без бедер и грудей.
«Девочка напугана, — подумала она. — Но разве может быть по-другому?» Лили была одной из тех детей, души которых изранила война, и они никогда не оправятся от того, что им довелось пережить. Надо быть глупцом или бессердечным человеком, чтобы верить в то, что можно победить цепких демонов прошлого. «Это только кажется, что время лечит», — грустно сказала себе Ксения.
— Она боится, что однажды ты уедешь слишком далеко, чтобы вернуться, — проговорила Лили, опустив глаза. — Ты не должна на нее за это сердиться.
Нервничая, она собирала невидимые ворсинки на шерстяной юбке.
— Я вернусь, куда бы я ни уехала, — с нежностью заверила Ксения.
— Не всегда люди могут выполнить обещанное, — сказала девушка, устремляя взгляд в светлые глаза собеседницы.
В голосе сквозила такая грустная ирония, что Ксении подумалось, что она больше никогда не услышит ее смех, не увидит радость в ее глазах. Вздрогнув, она посмотрела прямо в темные глаза Лили, в которых читались и грусть, и досада, в то время как само лицо девушки оставалось непроницаемым, а на губах застыла странная печальная улыбка.
— Твоя мать делала все возможное, чтобы вернуться к тебе, Лили. Я хочу верить, что Феликс и ты были ее дыханием, которое спасало ее до самого последнего момента. Но иногда силы нас покидают.
Лили напряглась. Ее черты обострились.
— И теперь ты мне скажешь, что я должна позабыть обо всем и продолжать жить, не так ли? — бросила она раздраженно. — Ты скажешь мне, что Бог, провидение, судьба, или что там еще, пожелали, чтобы был Аушвиц, и что надо смириться с этим.