Макс пристально смотрел на молчавшую молодую женщину. Линн Николсон стояла неподвижно и была очень спокойна. Видя, что он изучает ее, она позволила ему это. Ни его взгляд, ни молчание совершенно не тяготили ее. Макс смотрел на ее лицо, которое будто притягивало свет, и думал о том, что теперь, после войны, людям нужно заново учиться общаться друг с другом.
Поезд медленно подъезжал к берлинскому вокзалу. «Прошлого уже не вернешь», — думал Макс, который сидел на крыше вагона, свесив ноги. Состав был перегружен. Кому не хватило места в битком набитых товарных вагонах и на их крышах, висели на подножках и даже облепили локомотив.
Невероятная толчея царила на всех немецких вокзалах в эти первые июльские дни. На перронах сновали туда-сюда исхудавшие женщины, плечи которых сгибались под тяжестью мешков с пожитками, отощавшие военнопленные, узники концлагерей, солдаты в разорванных серо-зеленых мундирах с обмотанными тряпками ногами вместо обуви — жалкие остатки грандиозного, некогда непобедимого вермахта. Этим воякам обещали не только Германию, но и весь мир. Чем выше пьедестал, тем больнее с него падать. В растерянных взглядах военных читалось отчаяние. Те, кем когда-то восхищались, теперь вызывали только презрение и жалость.
Крыша вокзала была уничтожена пожаром, птицы летали просто над головами. Макс стал прокладывать путь к выходу, чувствуя головокружение от вида лежащего в руинах родного города. Разрушение было таким тотальным, что по спине ползли мурашки. Но даже такой, покрытый пылью и пеплом, Берлин все равно оставался единственным и любимым. Оплакивая судьбу немецкой столицы, Макс понимал, что никогда не любил ее так сильно, как теперь.
У него ничего не было, кроме старой одежды, которую он нес в мешке на спине. Он шел наугад по дорожкам, петляющим между развалинами. Главные улицы еще можно было узнать, от переулков же не осталось и воспоминаний. Спрятав волосы под красными косынками, женщины разбирали завалы. Пот кругами выступал на мешковатых платьях, мышцы рук напрягались, когда работницы, собравшись вместе, толкали вагонетки с битым кирпичом. Женщина, усевшись на табурет, дробила молотком кирпичи и складывала обломки в корзину. Даже в таком хаосе был некий порядок. Развалившись в велюровом кресле, положив ногу на ногу, с открытым ртом спал солдат. Несколько мух летали над его светлой шевелюрой.
Дома, где когда-то жил Макс, больше не было. Только фасад по-прежнему вздымался к небу. Посмотрев на него некоторое время, Макс печально, но решительно продолжил свой путь. Посреди руин возились босоногие ребятишки. Из-за грязных лиц и диковатых взглядов они больше напоминали живущих в лесной чаще животных.