Камушек на ладони (Икстена, Нейбурга) - страница 30

У них там бутылка быстро пустеет, да и соку скоро потребуется.

— Оседлать — это что, а вот запрячь? — говорит Антон Янису.

— Запрячь? — Янис уставляется в потолок. — Ну, надевают на лошадь недоуздок…

— А вот и нет! В недоуздке только выводят. Узду.

— Ладно. Узду. На шею хомут, на спину… этот… ну как его… еще на хребет лошади кладут и пристегивают через грудь к оглоблям?

— Да это же… нет, не то… никак не припомню.

— Постой, Антон, давай подумаем, быть того не может — всю молодость лошадей запрягали, и чтобы слова не знать!

— Чудеса. Глаза помнят. Руки помнят. Язык слова не помнит.

Говорит Антон вроде бы с усмешкой, да я эту морщинку на переносице знаю.

И потом оба молчат, смотрят в камин, шевелят губами, хмурят лоб.

— Принести еще водки? — спрашиваю.

Антон кивает, Янис кивает, иду на кухню. Как же это называется, что лошади на спину кладут?

В комнате у камина голоса потихоньку спорят, потом Янис вдруг вскрикивает: — Седелка! — и давай оба хохотать, будто великая беда их миновала.

И я дух перевожу: знаю эти гаданья, не вспомнят, винить друг друга станут, пока не повздорят, и Янисов «Форд» потом недели две не тормозит у нашего дома, к холодильнику ходить незачем, и Антон бродит мрачнее тучи.

— Так, седелка на спине, хомут на шее!

— Стоп, хомут-то у нас не стянут, там еще такой ремень есть, им концы хомута засупонивают.

— Засупонивают? Супонь!

— Право слово! Супонь!

И опять оба хохочут-заливаются, как мальчишки. Да недолго. Антону вроде бы завидно, что Янис супонь вспомнил, он и говорит:

— Ну а теперь надо это дело к оглоблям приладить. Как называются петли, что по бокам у хомута?

Лучше бы не спрашивал, сам-то не помнит, спохватывается, мрачнеет.

Теперь они глядят в камин и шевелят губами долго и мучительно.

— Название вроде как у птички такой, желтенькой, бегает, хвостиком подергивает.

Я тоже гляжу в камин. На конце одного полешка пламя мечется, дергается, как хвостик. — Трясогузка! — говорю.

— Да погоди же ты! — нетерпеливо отмахивается Антон.

— А я говорю — трясогузка, тря-со-гузка! Птица такая! Еще гузицей зовут. Понял?

Они этак недоверчиво уставляются на меня, потом подхватывают:

— Да! Гузица! Да!

— Ну так как же это называется? Гузны?

— Нет. Дал пинка в гузно. Так говорят. Это то, что пониже спины.

Мы смотрим на огонь и пьем водку с клюквенным соком.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж, — вспоминаю я.

— Гужи… Гужи! — орет Антон так, что у меня водка расплескивается. Теперь он взял верх, а Янису завидно.

— Оглобли на месте, пристегиваем вожжи, и лошадь запряжена. Теперь, чем лошадь накормить?