Бенедикт глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от воспоминаний и вернуться к реальности, а потом еще раз, чтобы немного успокоиться и сесть за письменный стол. Если он должен заплатить старой корове непомерную цену, чтобы вновь овладеть своей нимфой, вновь подчинить ее своей власти, пусть будет так. Он сделает Людмилу королевой в Европе, поселит ее в маленьком дворце и будет проводить большую часть жизни вместе с ней за Атлантикой, где отношения такого рода, о каких он мечтал, считались совершенно естественными.
Несмотря на предостережение Норриса, что индустрия косметики не заслуживает доброй славы «залога стабильности, который переживет любой экономический кризис», несмотря на то, что производство косметики по-прежнему находилось на уровне надомного промысла и оставалось областью непроверенного и неизведанного, где могут споткнуться даже такие предприниматели, как Чарльз Ревсон, он всегда находил ее притягательной. Он все больше и больше склонялся к мысли, что это самое естественное и подобающее поле деятельности для фармацевтической компании, более целесообразное, чем их другие приобретения. Что ж, он посмотрит, как обернется дело. Он не совершит ошибки, отделившись от основательницы фирмы. В отличие от «Братьев Леман» «Тауэрс фармасетикалз» позволит старушке всегда чувствовать себя незаменимой и необходимой; она сохранит позиции ценного, уважаемого консультанта до самой смерти, которая не за горами.
В ту ночь Бенедикту снилось, что он бежит сломя голову по незнакомой улице, пытаясь предотвратить ужасное несчастье; он вбежал в церковь, где Норрис вот-вот должен был обвенчаться с Людмилой. «Нет! Нет! Нет! — кричал он. — Нет, она не может выйти за тебя. Она моя, она моя…»
Проснувшись около пяти тридцати утра, он начал размышлять, не сделал ли он ошибку, пригласив Чарльза с собой в Европу, чтобы сын оказался свидетелем маневров, обычно необходимых при ведении деловых переговоров. Он отдавал себе отчет, откуда появилась подобная идея. Причиной была Сьюзен. В отличие от тугодума Чарльза она соображала необыкновенно быстро. И не имело значения, как Бенедикт реагировал — с гневом, печалью или даже смирением, она, как и прежде, при случае затевала разговор об их отношениях с Хани, выступая с полным списком вопросов: «зачем», «как» и «почему». Вот поэтому ему неожиданно пришло в голову, что поскольку существует некоторая, далекая, вероятность того, что Сьюзен в состоянии связать его поездку в Париж и свидание с мадам Рубинштейн с именем Людмилы, он на всякий случай заранее обсудит с Чарльзом деловую сторону вопроса и возьмет сына с собой, чтобы исключить любые подозрения, которые могут возникнуть у дочери.