Она оставалась в Париже, не осмеливаясь выйти из номера отеля, до смерти испуганная. Курьер доставил ей авиабилет до Нью-Йорка вместе с лаконичной запиской от Бенедикта, где было сказано, что он встретит ее в их квартире в Нью-Йорке, когда она вернется. Он никогда не рассказывал ей, где был, а она никогда не расспрашивала. Он держался холодно и отчужденно, и его совершенно не тронули ее полная капитуляция, мольба о прощении и попытки объяснить, почему ей необходимо еще немного времени, еще несколько недель, несколько месяцев, чтобы ее фирма окрепла и встала на ноги прежде, чем постараться забеременеть.
Луиза не винила Александру за то, что та рассказала ей о таблетках и предложила использовать все возможные средства предохранения для того, чтобы Луиза могла стать звездой, как ей предназначено судьбой, а не была обременена детьми, ведением домов и хозяйства, как некогда Хани. Бенедикт наверняка знал, какую роль сыграла в этом Александра Сэнфорд, — он заявил Луизе, что не желает, чтобы она часто встречалась с женщиной, которая, как Луиза чувствовала, была ее единственным настоящим другом.
Нет, Александра не виновата. Она сама приняла решение. Никакие доводы Александры не убедили бы ее принимать таблетки, если бы она не решила с самого первого дня открытия «Института Луизы Тауэрс», что не желает перерывов в работе, беременностей, детей — в тот момент, — которые могли бы помешать ей построить свою собственную империю красоты.
Луиза попыталась оправдать свой поступок волей провидения. Она сказала себе, что Бог, наверное, не хочет, чтобы у нее был ребенок, поскольку, несмотря на то что они занимались любовью днем и ночью до того, как она получила доступ к таблеткам, по какой-то причине она не могла зачать.
Тогда, в сентябре, началось ужасное противостояние. Бенедикт не прикасался к ней ни в то время, ни после, часто не ночевал дома, никогда не говорил ей, куда идет или где он был. Она сократила до минимума свои посещения института, переложив львиную долю забот на плечи Дэвида Римера. Она покорно ждала мужа дома и училась так же упорно, как она училась в прошлом, но на сей раз осваивала предметы не по указке Бенедикта, чтобы уверенно поддерживать беседу на высоком уровне во время званых приемов. О нет, она не занималась международными отношениями, французской драматургией или английской литературой, но изучала справочники по химии, старинные трактаты о теле человека и коже, о коже и мозге, стремясь узнать все, что можно, о коже, пока терпеливо дожидалась, когда Бенедикт изменится, простит ее — и однажды вечером прежний Бенедикт вернулся домой.