Он должен поскорее закончить переговоры и подписать контракт по поводу синтетического кортизона, пока за него не ухватились «Скибб» или «Лилли». Он должен удостовериться, что Норрис полностью урегулировал все вопросы, связанные со строительством в Калифорнии нового производственного комплекса. Он должен заполучить в Палм-Бич менеджера телевидения, хотя отнюдь не спешил вкладывать деньги в телевидение — не раньше, чем оформит покупку двадцати радиостанций на северо-востоке. Вероятно, он сам поедет в Швейцарию, чтобы познакомиться с новейшими исследованиями в области антибиотиков, и, да, он готов примириться с Королевской Малюткой, который вкладывал капитал в различные области, никак не связанные с его текстильной отраслью, повергая всех в изумление.
Поскольку Спенсер Лав основал Берлингтонскую текстильную фабрику, Бенедикт отметил про себя, что нужно не забыть спросить его на приеме, что он думает насчет последних предприятий, затеянных Малюткой.
У Хани были острые ноготки. Он снял ее руку со своего запястья и небрежно поцеловал.
— Очень мило, — повторил он. — У всех глаза вылезут на лоб. Это и есть то платье из Парижа? От Христианнейшего Кристиана?
К его облегчению, Хани засмеялась:
— О, Бен, ты же знаешь, что ошибаешься. Это от Кристиана Диора, модельера, который в прошлом году представил «новый силуэт». Ты прекрасно помнишь, как его зовут; газеты все время писали о нем. Ты правда думаешь, что оно выглядит сногсшибательно? Я уверена, что в Палм-Бич ни у кого никогда не было такого платья. Мне не терпится увидеть, как вытянется лицо у Марджори Мерриуэзер из «Пост»! — Она еще раз покружилась, чтобы продемонстрировать ему, как взметнувшаяся юбка — новый вариант кринолина — приоткрывает ее стройные ноги.
— Пожалуй, вырез низковат, несколько рискованно, та cherie. N'est-ce pas?[5]
— О, ты так считаешь?
Хани кокетливо прикрыла декольте руками, но в этот момент, предварительно постучавшись, вошел Джефферс, получивший повышение и теперь занимавший пост дворецкого. Он выглядел чересчур самодовольным, с раздражением отметил про себя Бенедикт и подумал — уже не в первый раз, — что следовало бы все-таки снова обратить внимание Хани на то, что пиджак-визитка строгого покроя и брюки в полосочку, которые Джефферс носил согласно ее желанию, не в состоянии скрыть его гомосексуальности, хотя Хани продолжала настойчиво отрицать это.
И Бенедикт опять решил как-нибудь на днях лично поинтересоваться у Джефферса, каким образом здоровому, рослому тридцатилетнему мужчине удалось избежать призыва в армию и участия в военных действиях. «Астма», — однажды объяснила ему Хани тоном, исполненным упрека и жалости к самой себе, вынудившим его мгновенно замолчать прежде, чем она успеет завести старую песню — почему он так стремился на фронт. К счастью для «Тауэрс фармасетикалз», хроническая астма уберегла от призыва и Норриса, его правую руку в делах фирмы.