Не последовало никакого вступления, ни «доброго утра», только вопросительное хмыкание в конце предложения. Королева красоты ростом не выше полутора метров плюхнулась рядом с Людмилой на диван, словно инкрустированная драгоценными камнями статуя Будды; несколько ниток ограненных и отшлифованных рубинов панцирем покрывали ее большую грудь, запястья были закованы в тяжелые золотые браслеты, на указательных пальцах ее маленьких рук совершенной формы сверкало по крупному изумруду, и еще один был пришпилен к замысловатой шляпке.
Она скрестила на груди руки и пристально посмотрела на молодую женщину; глаза у нее были такими же темными и непроницаемыми, как и глаза самой Людмилы. Прежде чем Людмила успела открыть рот, она продолжила:
— Почьему ты думаеш, што мошеш делать эту очьень, очьень слош-ну-ю работу, хм?
Памятуя о наставлениях Фейнера, Людмила принялась пылко расхваливать новую пудру, недавно выпущенную фирмой «Рубинштейн»:
— По консистенции эта чудесная пудра решительно отличается от всех других. На прошлой неделе я продала в салоне очень-очень много новой пудры, и уже, честное слово, женщины приходят снова, чтобы заказать еще.
— Надеюсь, ты уговариваеш их сделать массаш лица прешде, чем продаеш им пудру? Ми имеем больше денег от продаши средств по уходу за кошей. Мой очьищающий крем — луший в мире, — ворчливо перебила Мадам.
Фейнер предупреждал Людмилу, что ей придется иметь дело с раздражительной особой в том числе и потому, что собеседование было назначено на утро. «После ленча Ее Светлость гораздо благодушнее».
— О, конечно, Мадам! — С какой легкостью она вымолвила это слово. И насколько отличалась, будучи полной противоположностью, выдающаяся, добившаяся грандиозного успеха исключительно своими собственными силами мультимиллионерша, сидевшая рядом, от потакающей своим прихотям, праздной, без единой мысли в голове мадам Тауэрс, которой Людмила угождала почти три года, потраченных зря.
— Ты — чьешка?
Людмила кивнула.
— Да, Мадам.
— Дикари эти чьехи. Поляки и чьехи не очьень-то ладят мешду собой. — Мадам засмеялась гортанным смехом, явно довольная тем, что Людмила покраснела. — Итак, мистер Фейнер, он гуворит, што ти очьень умная девушка. Ти спиш с ним?
Какая ужасная старуха. Людмила уже подумала, что та ей начинает нравиться, несмотря на свирепое выражение лица, и вот пожалуйста!
— Разумеется, нет. Мы только знакомые, соседи, у которых общие интересы — косметический бизнес. Мои родители содержат хороший салон красоты в Праге, — вызывающе добавила она.
Кольца и браслеты засверкали, когда крошечные белые ручки пришли в движение; мадам Рубинштейн извлекла из объемистой дамской сумки крокодиловой кожи изящную золотую пудреницу.