— Взгляни на это, девошка.
Людмила послушно взяла пудреницу и открыла ее. В коробочке была светлая пудра, но не россыпью, как Людмила привыкла видеть, а лежавшая в формочке плотно утрамбованной массой. Мадам сделала ей знак, чтобы она взяла ватный тампон из венецианского стеклянного бокала, стоявшего на столе.
— Попробуй.
— Да ведь это изумительно! — объявила Людмила. — Пудра не осыпается и ложится так гладко, что даже блестит. — Она была искренне восхищена и не скрывала своих эмоций.
— Эту пудру спрессовывают — новая разработка, очьень умная разработка, только для нас.
Людмила забыла, что Фейнер предупреждал, чтобы она не пыталась выступить с какими-либо новыми идеями, но сосредоточилась на всем том, что, как она знает, изобретено и сделано мадам Рубинштейн. «Засыпай ее комплиментами», — настаивал он.
— Действительно чудесно. Идея спрессовывать — гениальна, конечно, ее можно применить и с тенями для глаз — и ложится это так гладко, и так легко этим пользоваться.
Мадам Рубинштейн громко рыгнула, а потом но, являлось тайным сигналом, поскольку секретарша суетливо вошла в кабинет с напоминанием, что Мадам должна лично появиться в «Хэрродсе».
— Идем со мной, — распорядилась Мадам, и Людмила неожиданно для себя оказалась в числе небольшой свиты раболепных помощников, а среди них была и директриса салона, которая просияла, увидев, что Людмила спускается по лестнице за мадам Рубинштейн. Людмила немного отстала, но Мадам бросила через плечо: «Эй, эй, сюда», — кивком пригласив Людмилу следовать за собой к бледно-серому «даймлеру», ожидавшему у дверей салона, и, нетерпеливо похлопав рукой по сиденью, велела сесть рядом.
Не успела машина отъехать от тротуара, как мадам Рубинштейн, поставив ноги на специальную скамеечку, оформленную в виде черепахи, закрыла глаза и, опустив голову на грудь, казалось, крепко заснула. Людмила с тревогой поглядывала на нее всю дорогу до Найтсбриджа. Она чуть придвинулась, не уверенная даже, что удивительная старуха еще дышит, ибо та не подавала никаких признаков жизни.
Как только «даймлер» затормозил, чтобы остановиться точно у начала ярко-красной ковровой дорожки, выстеленной от самого парадного входа «Хэрродса», мадам Рубинштейн немедленно вернулась к жизни, ее глаза, черные как уголь, засияли.
— Ми што-нибудь сделаем для тебя. Поговори с миссис Купер, когда вернешся. Я думаю, ми используем тебя, ja, в работе над новими разработками, или, с твоей кошей, еще в отделе информации и реклами.
* * *
— He знаю, как благодарить тебя, Ян, — говорила Людмила вечером того же дня молодому химику, сидя в пабе на углу, куда они отправились отпраздновать событие.