Это Серёга выступил. Языком он болтал, а времени не терял. Я ушёл от удара только потому, что вдруг всплыли в памяти слова «если бы знал, что Сергей левша…» С левшами так, с ними аккуратно надо. На меня кинулись опомнившиеся ребята. Не как в кино — по одному, а разом! Я отскочил, чтобы не мешать им толкаться, и дотянулся до своего лома.
Дальше было быстро, шумно и невразумительно. Я пел «Против лома нет приёма» на мотив «По долинам и по взгорьям». Не потому, что слова хорошо ложились, но песня эта упорно вертелась в голове, ассоциируясь с семидесятыми, моим детством. Временами изображал геликоптер, вращая лом. Ужасно мешалась Аня, крутилась под ногами, махала уже не спинкой кровати, а какой-то железякой, и очень противно визжала. Мы пробились из дома во двор и добрались до соседнего дома.
Мы пробились, но нам, очевидно, просто позволили это сделать. Решили, что торопиться некуда. Да и мне было ясно, что рано или поздно меня одолеют, что сопротивляться бессмысленно и неразумно. Не зря Серёга про пытки говорил, и меня ждёт очень насыщенная жизнь. Но об этом подумать я ещё успею. А вот так просто сдаться не могу. Это было бы не интересно.
В результате мы оказались на крыше. Пустой, покрытой толем, фактически без ограждения — вот родители-то не знали в своё время, где мы шастаем. Здесь было хорошо видно, как сходятся стены света. С одной стороны стена круто входит в угол дома, с другой — идёт вдоль краешка крыши, и тоже проходит через угол здания. И обе линии в этом месте выгибались, как если бы тело рыбки готовилось перейти в её хвост. Что, если попробовать пройти между стенами и пробраться в этот «хвост»? Внизу мешает стенка дома — не светящаяся, а кирпичная, а здесь виден только край крыши, дальше слепящий свет. Но я-то знаю, что там, за краем, не пропасть, а ещё одна крыша, метра на два ниже! Вплотную к дому пристроен ещё один. Я вырос в этом районе, я помню.
— Хотите попробовать? — предложил я Ане, объяснив всё это. Они немного поспорили с Костиком — кажется, тому не хотелось прыгать в неизвестность. Мне показалось, мать попросту столкнула его вниз. Я в их разговор не вмешивался, стоял в стороне и с удовольствием заехал в лицо, появившееся в проёме выхода на крышу.
Ничего, к утру всё зарастёт!
Потом сам отошёл к краю.
— Что, до завтра, дядя, что ли? — послышалось сзади. — Больно прыгать, однако! Бо-ольно… Ну, как знаешь.
Да, прыгать в золотую бездну было неприятно. Ничего не было видно, кроме ослепительного света, и тело не верило, что поверхность близка. Не верилось, что я окажусь у печально знакомой точки входа, где меня с нетерпением дожидаются не тётки уже, а мужики. Скорей напорюсь брюхом на сук или разобьюсь о землю.