Стоял тоскливый осенний день, серый, как генеральская шинель, с золотыми кляксами опавших листочков на лацканах. Такая же серая склизкая дорога уползала за поворот, видно, ей тоже тошно было здесь торчать и мокнуть под мелким октябрьским сеевом. Пейзаж из заголившихся кривых деревьев и перепутанных кустов напоминал кладбищенский, тем более что вдоль дороги на телефонных столбах и древесных стволах висели понурые венки в память о лихих водилах, не вписавшихся в поворот. Не зря это место, где дорога завихрялась крутым виражом и тут же выворачивала в следующий — ещё круче, прозвали Чёртовым коленом. И даже бродили невнятные слухи, что чёрт тут и в самом деле ворожит, не зря же машины постоянно бьются, особенно на скорости от ста и выше.
Сержант товарищ Тубов стоял на обочине, впитывая воздушную влагу, как большая ноздреватая губка, стыл и впадал в тихое отчаяние от угнетающего пейзажа и отсутствия штрафопригодных транспортных средств. Ему уже хотелось слегка застрелиться. Напарник, тоже сержант, товарищ Хохматых грелся в служебном «жигуле» кофе с сигаретами, стремительно опустошая двухлитровый термос. Это тоже напрягало сержанта Тубова, потому что он лично термос из дома никогда не брал, всё ждал, когда напарник сообразит угостить. Но сержант Хохматых соображал довольно туго и за три года совместных дежурств так и не сообразил подобного пустяка. Видимо, дожидался, когда Тубов сам начнет угощать его своими сигаретами. Ага, как же, раскатал карманищи!
Тубов стоял, проклинал погоду, мысленно убивал из табельного пистолета мокрых ворон и вместе с атмосферной влагой напитывался жгучей ненавистью к автомобилистам, которые принуждали себя ждать. «Первого же заштрафую до последней стадии нищеты, босиком уйдёт, — думал сержант. — Всё здесь оставит — деньги, права, машину и прочее. Один паспорт оставлю — срам прикрыть».
И тут из-за поворота выкатился долгожданный автомобиль, какая-то чёрная угловатая иномарка. Ехала она весьма не быстро, почти ползком — километров сорок. За превышение не остановишь. Но Тубов все равно махнул полосатой кормилицей. Тачка подкатила со странным звуком. «Дыр-дыр-дыр», — бормотал мотор. Потом вякнул и затих.
За рулем сидел хипповый дед: длиннющие волосы схвачены кожаным хайратником, косоворотка с вышивкой, борода до пояса. Он высунулся из-за приоткрытой двери и пророкотал:
— Здрав буди, служивый! Случилось аль что?
— Нарушаем, папаша, — лениво сказал Тубов, прикидывая, достаточно ли у ветерана хиппизма бабла, чтобы утолить осеннюю тоску постового. Подошёл, заглянул в кабину и лениво подкинул ладошку к козырьку: — Права, документы на машину…
