Шерстобитов неожиданно диковато глянул на него — похоже, он не понял, что сказал Сердюк, — вопросительно приподнял одно плечо.
— Я не удивлюсь, если он сейчас возьмёт и растворится в воздухе. Был человек и — фьють! — нет его. А речь-то, речь-то! Тихая, вкрадчивая, как у кота.
Коптелов был против террористических актов, против нападений на совучреждения, против убийств и поджогов, против разъединения с профессорами, и вообще против того, чтобы показывать нос на улицу.
— Ну и котяра! — Сердюк усмехнулся. — Любит есть сметану втихую. Чтобы никто не видел и не слышал. Этот кот, наверное, даже мышей боится.
…Расходились поздно, когда свет, питавший небо, ослаб, разредился, в нём появились серые пятна — мелкие облака, проступившие на огромной высоте, земля набухла влагой, на ноги наматывалась грязь. Было тихо, спали даже воробьи. Лица у моряков были недовольные — так ни о чём и не договорились. Орловский злился, на ходу бил кулаком о кулак:
— Телята, а не матросы, — ругался он, — каждый одеяло на себя тянет. Да мамке под титьку норовит нырнуть — молочка хотца! — Орловский стискивал зубы, и на щеках у него возникали маленькие, каменисто-твёрдые желваки. — С такими вояками хорошо только горох жрать!
С Орловским шло ещё четверо моряков.
— Один глядит в лес, другой в овраг, третий в степь, тьфу! — Орловский цыкнул на моряков: — А вы чего окружили меня, как цыплята курицу? Законов маскировки, что ль, не знаете? Максимум по двое надо! И расходимся, расходимся! Отчаливай от меня!
Он первым вошёл в сырой сиреневый тоннельчик, пахнущий распускающимися почками и молодой крапивой, отвёл в сторону густую ветку и почувствовал, что его кто-то взял за руки. Взял крепко — не вырваться. Даже если он вылезет из одежды.
— Тихо, кореш! — услыхал он жёсткий шёпот. — Не рыпайся!
Орловский набрал побольше воздуха в грудь, чтобы закричать, и в следующий миг плоско распластался в воздухе — рывок был страшным, двое незнакомцев опередили Орловского.
— Тебя же предупредили — тих-хо! — вновь услышал он жёсткий сдавленный шёпот. — Ещё одно движение — и дырка в голове тебе обеспечена, понял?
— Понял, — Орловский дрогнул всем телом, словно его от макушки до коленок проколол ток сильной корабельной динамомашины, сжал зубы, поморщился от того, что дыхание его сделалось жарким, запаренным, плечи и спина стали мокрыми.
Матросы, которые шли за ним, будто сквозь землю провалились. Как привидения, были — и нет их! Орловский всё понял, сгорбился.
— Отпустите, — тихо попросил он. — Я никуда не убегу. — Обжим на руках ослаб. Орловский скосил глаза влево, увидел незнакомого чернявого матроса с дёргающейся щекой, глянул вправо, там его крепко держал один из матросов, что увязался следом с кладбища.