— А я не на спектакль, бабуня, — бодро ответил Костюрин, вскинув в руке букет цветов, обёрнутый газетой.
— Если не на спектакль, то куда?
— Я к Ане Завьяловой.
— Это к той, что на сцене пыльные фанерки переставляет?
— Ну-у… наверное, — неуверенно ответил Костюрин.
— Анька здесь, — старуха задумчиво пощипала усы, — вроде бы никуда не уходила. Как она пришла, я видела, а вот как ушла — не видела, значитца — тут.
Старуха окинула его строгим орлиным взглядом, словно бы хотела понять, что у Костюрина находится под гимнастёркой, под ремнём и под диагоналевыми брюками, заправленными в яловые сапоги, осмотр удовлетворил её, и старая карга разрешающе махнула скрюченным от многих простуд пальцем:
— Проходи!
Аню Завьялову он нашёл в подвале — этот огромный склад, основательно пропахший вином, имел роскошный подвал — зимой тёплый, летом холодный, поделённый деревянными переборками на несколько отсеков. В одном из отсеков, отведённом под костюмерную, Аня и находилась, штопала старое бархатное платье жемчужного цвета… Только поношенный бархат может иметь такой роскошный королевский цвет.
Дверь в отсек была открыта, и Костюрин, оперевшись плечом о косяк, несколько минут стоял молча, стоял и смотрел на Завьялову. Аня не засекла его шагов, не услышала, как Костюрин подошёл.
— Аня! — шёпотом позвал Костюрин, почувствовал, как у него громко, рождая звон в висках, застучало сердце.
Девушка повела одним плечом, будто ей что-то мешало, сковывало движения, но головы не подняла — просто не услышала Костюрина, так была увлечена работой.
— Аня! — прежним неразличимым шёпотом позвал Костюрин, расстегнул крючок на отложном воротнике гимнастёрки — сделалось трудно дышать, — одновременно он ощутил, что в нём родилась некая незнакомая робость, раньше такого с ним не случалось.
— Господи, — Аня подняла голову, отложила в сторону платье, сдула косую прядь волос, свалившуюся ей на нос, — простая штука вроде бы, а родила в душе Костюрина желание обязательно защитить эту хрупкую девушку. — Я уж и не думала, что вы сумеете найти наш театр…
— Как видите, нашёл.
— Чаю хотите? У меня есть немного настоящего чая, родители из Ельца прислали.
— Вы что, из Ельца?
— Ну да. Там родилась. И гимназию там окончила, — Аня встала, стряхнула нитки с подола. — Вы даже не представляете, как хорошо, что вы пришли.
Костюрин встревожился:
— Анечка, вас никто не обижает?
— Нет, что вы… — засмеялась та белозубо, открыто. — Тот, кто обидит — и дня не проживёт.
— У, какая вы грозная!
— Верно. Это я только с виду кроткая, лишнего слова сказать не могу, а на деле…