Эх, если бы капитан Джек!
Но капитан Джек, как оказалось, был болен, и его временно заменял капитан Брамс, очень сухой и сердитый джентльмен.
Он насмешливо указал Эдуарду на одну из кают и мысленно поздравил себя с получением ста тысяч долларов.
Эдуард сквозь иллюминатор глядел на океан.
Вдали среди лазури, алея своим флагом, уплывал «Ленинград».
Уплывали его друзья — Володя и Сам. Уплывали куда-то, где, вероятно, им будет очень хорошо. А он? Он вернется снова к мистеру Томсону, который теперь удвоит, утроит за ним надзор. Шагу ему теперь не даст ступить.
Эдуард упал на койку и горько зарыдал.
В этот миг кто-то дернул его за ногу.
В Москве была зима.
Она была совсем не похожа на зиму в Сан-Франциско, где зимою только один раз на полчаса выпадает, и то случайно, снег.
Зима была белая, с трескучим морозом.
Марья Ильинична Улиткина простудилась и слегла.
Она жила теперь совсем одна, ибо Петр Иванович сидел в тюрьме за какое-то темное дело, в роде растраты, а Володя был неизвестно где. Далеко.
Денег у нее не было. Работать, больная, она не могла, и обед ей давала «из жалости» соседка.
Но соседка сама была почти нищая и потому, хотя и давала обед по доброте, но всегда при этом огрызалась.
Марья Ильинична, впрочем, и не ела почти ничего, ибо ее мучил сильный жар. В комнате было холодно, но ей все время казалось, что, напротив, слишком жарко, и когда она засыпала, ей снилось лето и что кто-то привязал ее к дереву на самом солнцепеке и не дает пить. Она будто может очень легко освободиться от веревок, стоит только ей сделать маленькое движение. Но как только она делала это движение, она просыпалась, а заснув, опять оказывалась привязанной к дереву.
Сквозь сон она слышала шопот:
— Пожалуй, умрет.
— Ну, конечно, грипп теперь, знаешь. Хуже тифу! Косит!
— Ох-ох-ох! Все люди, все человеки!
— Да ей и жить ни к чему!
Марья Ильинична не открывала глаз, ибо не хотела никого и ничего видеть. Лучше было так лежать и грезить. Уж если смерть, так скорее. И вдруг удивленный голос:
— Улиткину? Да вот она Улиткина. Батюшки! Это кто же?
Кто-то наклонился над ней.
Она открыла глаза.
Вот хороший сон: Володя. Давно не снился. Только зачем рядом с ним трубочист. И зубы у трубочиста такие белые.
— Мамочка, — произнес знакомый голос, — это ты что же?
Хороший сон.
Она уже не раскрывала глаз, чтоб не видеть трубочиста...
Потом вдруг открыла их и сразу поняла.
Володя вернулся.
— Володя!
— Я. Я... Я сейчас доктора. А он с тобой посидит.
И, показав ей на ухмыляющегося трубочиста, он выбежал из комнаты.
Доктор объявил: опасности нет. Сердце хорошее. Прописал лекарство.