Это случилось в Италии, в Венеции, в дни знаменитого карнавала, когда, как уверял Грек, «только ленивый не ворует». Провернув многодневную головокружительную комбинацию по избавлению сейфа князей Виллареджинанца от фамильных драгоценностей, подельники вернулись на ночь в гостиницу на Канале-Гранде. Опасности не грозило ни малейшей, князь Паоло Виллареджинанца, мастерски опоенный «малинкой», должен был, по прикидке Катерины, спать до полудня следующих суток, и поэтому они с Греком решили не пороть горячку и, как порядочные, переночевать в гостинице, а уж наутро перебираться на материк и уносить ноги во Францию. Вор осмотрел добычу, присвистнул, попросился по достижении преклонного возраста в Катеринины приживальщики, получил согласие и куда-то исчез. Девушка, усталая, счастливая и слегка пьяная (пришлось пить вино вместе с князем), кое-как разделась, вытащила из волос шпильки и упала в высоко взбитую постель.
Она проснулась среди ночи от четкого ощущения того, что кто-то на нее смотрит, и немедленно замерла, как зверь в норе, готовая одновременно и к бегству, и к нападению. В стрельчатое старинное окно комнаты заглядывала огромная луна; в ее неживом голубоватом свете глаза различали все, как днем. Катерина, уже стиснувшая было под одеялом маленький дамский револьвер, про который Грек неуважительно говорил: «Звону больше, чем проку», с облегчением разжала ладонь, увидев сидящего на постели подельника. Вор молча, в упор смотрел на нее. Лунный свет пропадал в его глазах, делая их похожими на пугающие темные трещины.
— Что случилось, Грек? — удивленно спросила Катерина, приподнимаясь на локте. — Шухер, надо тикать?
— Все тихо, — хрипло сказал он, и Катерина поразилась тому, каким незнакомым, странным был его голос. — Детка, ничего, ежели посижу?
Изумленная до последней степени Катерина села, не заметив, что кружевная ночная рубашка упала с одного ее плеча, обнажив руку до локтя и грудь. Помолчав минуту, растерянно спросила:
— Грек, а почему… Ой, что ты делаешь?!.
Объяснять Грек ничего не стал, да через мгновение уже отпала и необходимость в этом. Обнаружив вдруг себя в его страшно сильных, горячих, жестких руках, Катерина тут же поняла, что тратить время на вопросы нет смысла. Собрав все силы, она извернулась, высвободила одну руку, схватила со стола оплетенную соломой бутылку кьянти и от души стукнула ею подельника по голове.
… — Деточка, я понимаю слова, — мрачно сказал Грек на следующее утро, сидя в роскошном кресле времен Людовика XV и прижимая к огромной багрово-лиловой шишке рукоятку Катерининого револьвера. — Зачем были нужны такие крайности?