Я не ответил.
– Да скажите же хоть что-нибудь! – настаивала Ева. – Посмотрите! Мой каблук… Я потеряла его…
Она разразилась бурными рыданиями, словно потеря этого чертова каблука была для нее катастрофой. Невозможно описать, как я был раздосадован тем, что она пьяна. Я спрашивал и спрашивал себя, как же мне объявить этой почти невменяемой женщине, что тело ее мужа лежит в морге при больнице на другом конце города.
Наклонившись, Ева безуспешно пыталась надеть свою туфлю. Когда лифт остановился, она, подавшись вперед, упала к моим ногам. Это могло бы показаться отвратительным или смешным, если бы в опьянении Евы не было чего-то бесконечно трогательного.
– Вот мы и приехали! – преувеличенно бодро прокомментировал я. Полагаю, бодрый тон нужен был мне самому: Ева слабо реагировала на слова, тем более, на интонации.
Я помог ей подняться, и она доковыляла до своей двери. Слабая надежда на то, что домработница могла вернуться и сейчас займется своей хозяйкой, все-таки придала мне сил, и я нажал на кнопку звонка с непроизвольным вздохом облегчения. Я почему-то себя уверил, что дверь тотчас откроется, но тишина, последовавшая за звонком, вконец обессилила меня, будто проткнули иглой воздушный шарик. Я снова позвонил, уже более настойчиво. Никто не отвечал. Ни единого звука не доносилось из квартиры. Я отчаянно старался удержать Еву в вертикальном положении, но она обвисала в моих руках, как кукла.
– Послушайте! – Я, как мне показалось, чувствительно ее встряхнул. – Куда могла уйти ваша домработница? Ей можно позвонить?
Она не ответила. Я вновь нажал на кнопку звонка, зная уже, что это бесполезно. Просто нужно было чем-то занять себя, пока я думал. Что делать с этой пьяной женщиной? Кому передать ее? В очередной раз я проклинал себя за то, что не завершил для себя эту проклятую историю – например, когда мы столкнулись перед лифтом с той красивой брюнеткой в темной шубке. И почему я не рассказал ей все! Уж она-то точно имела непосредственное отношение к чете Панкиных.
Я опять подумал о своих. Наверняка из-за того, что меня нет, у них у всех испортилось настроение.
Я усадил Еву на коврик под дверью, прислонив к косяку, а сам бросился вниз по лестнице, чтобы позвать на помощь консьержа. Другого выхода я не видел.
В холле первого этажа у меня буквально защемило сердце из-за очередной неудачи: окошко комнаты консьержа было темным, а на стекле белела записка: «Консьерж будет в 8:00 первого января». Тягостный кошмар сгущался. Так бывает, когда тебе снится сон, будто ты болен, мечешься в бреду, а когда просыпаешься, вместо того чтобы успокоиться, убеждаешься, что действительно болен, и наяву никак не выкарабкаться из ночного бреда. Впервые после несчастного случая я посмотрел на часы. Без десяти минут семь. Нелепо заканчивал я старый год!