Когда я думаю, могло ли все сложиться иначе, у меня чуть ли не закипают мозги. Как ни прикидывай, несчастье непременно произошло бы. Должна была погибнуть женщина. Одна или другая. Могли погибнуть обе. Кто так распорядился? Те двое, которые планировали свое преступление, ничего не знали ни обо мне, ни о Лизе. Почему именно мы оказались втянуты в эту смертельную игру? Для чего я вытащил Лизу от Караянов? Я хотел спасти Еву и потерял Лизу. Я потерял Лизу, но спас Еву. Или не спас… Просто погубил Лизу… Возможно, Лизино присутствие рядом с Евой ни на что не повлияло. Ева была настолько пьяна, что, может быть, даже и не просыпалась вплоть до моего прихода. Кто теперь может это сказать? Ева ничего толком не помнит. А я сам предложил Лизе выпить виски. Сам! Кто знает, может быть, она не решилась бы распоряжаться в чужой квартире, и именно я наставил ее на гибельный путь! Неужели все именно так и должно было произойти, чтобы я… Неужели ценой Лизиной жизни? Неужели она рождена была только для меня?
Я плохо помню себя без Лизы. Я познакомился с ней у деда-художника. Мне было тогда всего десять лет. Я зашел к родителям отца просто так. Мы жили на соседних улицах, и я часто приходил к бабуле, чтобы поесть ее замечательных блинчиков. В тот раз я тоже пришел ради них. Пока бабушка замешивала тесто и пекла, я прошел к деду в мастерскую. Он работал. В основном дед писал пейзажи Машука, пятигорского «Цветника», Медовых водопадов и других туристически доминантных мест Минеральных Вод. Портреты ему давались плохо. Меня он так ни разу и не смог написать. То есть он пытался, и нам всем даже казалось, что получается неплохо, но дед каждый раз был чем-то недоволен и забеливал холст. Думаю, моя недописанная рожица до сих пор таится под некоторыми пейзажами, что сейчас висят в музее Пятигорска.
В тот день дед писал портрет девочки. Она сидела на стуле, уронив в подол простенького светлого платья руку с зажатым в ней апельсином, и вся была облита солнцем, струящимся в окно, с которого бабушка сняла занавеску, чтобы постирать. Легкие волосы девочки золотились, а нежный профиль был будто обведен сверкающим солнечным ободком. У меня аж дух захватило от красоты этой картины. Я онемело простоял за спиной деда до тех пор, пока не явилась бабуля и не прекратила сеанс. Потом мы вчетвером пили чай с бабушкиными блинчиками. Девочка была соседской Лизой, и я никак не мог понять, почему никогда раньше не замечал, как она хороша. Возможно, художникам более, чем другим, дано умение разглядеть необычное и прекрасное в обыденном. Может быть, кстати, они так требовательны к себе именно потому, что видят, сколь несовершенны их творения по сравнению с поразившей сердце красотой. Лизин портрет тоже так и не был до конца дописан.