Если таковы были наши предшественники, то сколь же хуже мы! Как тут не быть злым, воинственно–тёмным? Уж Мень‑то знал нашего брата, как никто, но хотел узнать ещё лучше, жадно расспрашивал меня, представителя все того же сословия, о поведении в экстремальной ситуации моих защитников и хулителей.
Как‑то Мень сказал:
— Я не знаю вашего мужа, но очень хочу, чтобы он тоже остался…
Это он за меня — хотел. Это моё жгучее невысказанное желание дошло до него через наэлектризованный воздух кабинета–исповедальни.
В назначенный день — это была пятница — мы с мужем приехали в Новую Деревню. После службы в сторожку набилось человек восемь, а я‑то, наивная, думала, что, если пятница, мы будем одни. С удивлением увидела знакомого писателя. Муж его тоже знает. Неизвестно, к добру это или к худу.
Принял нас на закуску, усадил Павла в гостевое кресло, меня — на стул. Спросил, как у нас дела. Муж начал рассказывать очень подробно, вдаваясь во все тонкости, заново переживая обиды. Я нервничала. A. B. — после службы, ничего не ел, до нас принял восемь человек… Но что скажешь, когда течёт и течёт горькая исповедь? И снова разговор об эмиграции. Для меня этот поезд ушёл, я давно помахала ему платочком. Но для мужа все свежо.
Мень перебирал чётки. Я подметила: когда беседу можно уравнять сбегом на короткую дистанцию, он обходится без них. Когда же предстоит марафон, чётки тут как тут. В тот раз или потом я впервые заметила на нижних суставах пальцев пятна псориаза? Это наши грехи огневицей проступили у него на коже.
— Был у меня такой Наум… — издалека начинает он, как если бы вышел из затвора и, встретив старых друзей, наслаждается и никак не может насладиться роскошью человеческого общения. — Этот Наум подавал на выезд шесть раз. Наконец добился своего. И что же? В Израиле не усидел. Уехал в Америку. Теперь хочет уехать и оттуда… Для «гомо советикус» нет в мире экологической ниши, ибо мы — не такие, как все.
Муж заметил, что через поколение это уже не будет чувствоваться.
— Но кроме этих соображений есть и наши личные судьбы, — мягко возразил хозяин. — Вы думаете, мне не бывает противно? Ещё как бывает! Когда я спрашивал своих духовных детей, почему они уезжают, мне отвечали: мы не можем тут жить. Многие считают, что тут нельзя быть и священником. Нет, можно. Жизнь идёт. Мы окружены людьми, которые в силу исторических причин, — так складывалась культура, цивилизация, — не хуже, а даже лучше, чем в других странах. Еврейская проблема… — не свожу глаз с его сильных, пружинистых пальцев, чётко передвигающих боб за бобом, — … будет решена в России в ближайшие 10–20 лет. Одни уедут. Другие, сознавая себя евреями, сознательно останутся. Третьи ассимилируются Ортодоксов это, понятно, не устраивает, но для меня ортодоксы все на одно лицо, будь у них на груди звезда, свастика или магендовид…